Первый: Новая история Гагарина и космической гонки - Стивен Уокер
Для значительной части американской публики, не говоря уже об американской прессе, такое затягивание не имело смысла. Все видели картинку, на которой Хэм улыбался до ушей, протягивая руку к яблоку. Дела просто не могли обстоять плохо. Но вот их президент, похоже, готов был уступить первенство в одном из ключевых, а может, и главном состязании с русскими. А 12 февраля, через день после назначения комиссии Визнера, Советы запустили с Тюратама вторую станцию «Венера». На этот раз агентству ТАСС не пришлось лгать. Запуск прошел идеально, и зонд начал свое поразительное путешествие по Солнечной системе. К аплодисментам присоединилась даже газета The New York Times, поместившая броский заголовок на первой полосе и статью на семь колонок. И не только она: сам президент Кеннеди сделал на очередной пресс-конференции заявление, в котором неискренне поздравил премьера Хрущева с новым «внушительным научным достижением»[233] СССР.
В тот же день, когда The New York Times опубликовала свою историю, уважаемый американский технический журнал Aviation Week также разместил материал на разворот под заголовком «Возможно, испытание Mercury с шимпанзе будет повторено»[234]. В то время как «Венера» была уже на пути к другой планете, а русские, по сообщениям московского корреспондента Times, праздновали на улицах, Aviation Week скрупулезно разобрал забуксовавшие, судя по всему, планы NASA: вместо того чтобы отправить в космос первого астронавта, управление, по всей видимости, собиралось послать в полет второго шимпонавта. Без сомнения, Советы взяли эту информацию на заметку. Все, что им нужно было для этого сделать, это купить Aviation Week. Прошло уже две недели после того, как Хэм слетал на космическом корабле Mercury в небеса, а NASA все еще не сделало никакого официального объявления. Что же все-таки происходит?
За кулисами в это время шли яростные, горькие и продолжительные дебаты, которые раскололи персонал пилотируемой космической программы NASA на две части. На кону стоял престиж не только космической программы Соединенных Штатов, но и самих Соединенных Штатов. На одной стороне конфликта были ракетостроители Центра космических полетов Маршалла в Хантсвилле – по существу, команда Вернера фон Брауна. В сфере ракетостроения авторитет фон Брауна, как руководителя Центра Маршалла и к тому же невероятно уважаемой национальной знаменитости, был непререкаем. После полета Хэма он продолжал сомневаться в разумности запуска астронавта в космос. Отказов было слишком много не только во время полета Хэма, но и во время предшествовавшего ему пресловутого «четырехдюймового полета», слишком много, чтобы дать добро на пилотируемую попытку до выявления и устранения всех проблем. Бóльшая часть команды соглашалась с ним – многие были предельно лояльны фон Брауну и входили в число тех, кого он лично в 1945 году в разгромленной Германии привел, чтобы сдаться американцам. К ним относился и руководитель пусковых операций на мысе Канаверал Курт Дебус. «Нужно провести еще как минимум один беспилотный пуск[235], – писал Дебус в своем дневнике 6 февраля, – и добиться безукоризненной работы ракеты-носителя Mercury-Redstone».
Это была позиция одной стороны, но другие участники космической программы были в смятении. Центром оппозиции стал Боб Гилрут и его Целевая космическая группа в Лэнгли (штат Вирджиния) – люди, в первую очередь отвечавшие за проект Mercury и семерых астронавтов. Гилрут и его инженеры, занимавшиеся космическим кораблем, были полностью в курсе проблем, возникших с капсулой Mercury при полете Хэма, – это и внезапное падение давления в кабине из-за отказа дыхательного клапана, и разрыв надувной посадочной подушки, и последующее просачивание воды через корпус, – но не сомневались, что их можно легко и быстро устранить и что ради них не стоит еще раз проводить испытательный полет и идти на задержки. Что до ракеты Redstone, говорили они, то разве ее проблемы нельзя столь же быстро устранить? В конце концов, Хэм не погиб. Он вернулся, хотя и с шишкой на носу. А время шло. Все видели, что русские наращивают темп. Даже президент только что сказал Хрущеву, как хорошо у них получается.
В тот день, 13 февраля, когда в Aviation Week вышла статья о возможности еще одного полета шимпанзе, две стороны наконец встретились в Хантсвилле и сели за стол, чтобы обстоятельно обсудить проблему и решить, как свидетельствует протокол совещания, «человек или не человек»[236]. Присутствовали фон Браун и старшие члены его команды, Гилрут и члены его Целевой космической группы, а также ведущие фигуры корпорации McDonnell в Сент-Луисе, отвечающей за строительство капсулы. Это была конференция с участием всех лиц, принимающих принципиальные решения, причем боевые позиции каждой из сторон были обозначены однозначно.
Тон со стороны фон Брауна задал Иоахим Кюттнер – тот, у кого Крис Крафт однажды выдернул шнур микрофона. Он представил список из десяти слабых мест Redstone, поставив вначале те, которые требовали первоочередного внимания, чтобы полет стал безопасным для человека. Среди них был заевший регулятор тяги, позволивший топливу выгореть слишком быстро, вибрация ракеты и ее «изгиб» и, конечно, осложнение с временем аварийного прерывания программы, из-за которого капсула Хэма отделилась за полсекунды до выключения системы и была заброшена намного выше и с большей скоростью.
Затем выступил фон Браун. Он напомнил команде Целевой космической группы об их давнем правиле оценки надежности полета: прежде чем пуск состоится, все задействованные стороны должны признать, что они готовы к нему. Последовала острая перепалка. Гилрут – спокойный лысеющий уроженец Миннесоты – мог быть не менее напористым, чем любой немецкий инженер-ракетчик и бывший эсэсовец, когда это требовалось. Ссылаясь явно на Гилрута и его Целевую космическую группу, фон Браун впоследствии сказал Дону Острандеру, генералу ВВС США и руководителю Департамента ракет-носителей NASA, что «они очень переживают и считают, что мы их подводим и… трусим и т. п.»[237]. Это было очень сильным преуменьшением. На самом деле Гилрут и его команда не просто «очень переживали» – они были в ярости, оттого что фон Браун с компанией «трусили», и их ярость заражала подчиненных. «Некоторые из тех ребят вели себя просто ужасно»[238], – сказал Гилрут в одном из интервью 25 лет спустя, в 1986 году. И даже 40 лет спустя Крафт из Центра управления полетом все еще бушевал по поводу фон Брауна, который, как он написал в своей автобиографии:
отмел наши замечания и, не обращая внимания на энергичные возражения Боба Гилрута… приказал внести ряд технических изменений и потребовал провести дополнительный беспилотный пуск… Теперь какой-то трусливый немец подрывал наши планы изнутри[239].
Несмотря на намерения участников той встречи в Хантсвилле, ничего на ней разрешить не удалось – она лишь углубила существующую пропасть между сторонами. «Мы никогда не были командой»[240], – вспоминает Терри Гринфилд, один из пусковых инженеров Дебуса, дежуривших в блокгаузе на мысе Канаверал. Иногда горечь противоречий подчеркивалась еще и памятью о том, кто был на чьей стороне во время войны. При этом Гилрут, едва ли не дословно повторяя одно из высказываний Крафта, откровенно заявлял, что фон Брауну «все равно, за какой флаг сражаться»[241]. Это вполне могло быть правдой, но не играло какой-либо роли. Все упиралось в то, что, если бы что-то действительно пошло не так во время первого пилотируемого полета, это увидели бы в прямом телеэфире десятки миллионов зрителей. Как сказал в то время один видный ученый Джордж Кистяковски[242], в этом случае все могло закончиться самыми дорогостоящими публичными похоронами[243] в истории.
Астронавтам, и особенно Алану Шепарду, неопределенность начинала действовать на нервы. Шепард сгорал от нетерпения и жаждал очутиться в космосе. Его подготовка, так же как подготовка его дублера Джона Гленна и предполагаемого кандидата
