Курцио Малапарти - Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943

Глава 15

Черный бивак

Шумы, 9 августа

В ночное время все бои прекращались. Люди, животные, техника – все отдыхали. Ни один ружейный выстрел не нарушает влажную ночную тишину. Затихали даже голоса пушек. Как только солнце садилось и первые ночные тени нависали над пшеничными полями, колонны немецких войск начинали готовиться к ночлегу. Это своего рода мирная передышка, отдых – прекращаются бои, устанавливается своего рода перемирие. Две противостоящие друг другу армии укладывались в траву поспать.

Когда офицеры отдают команду на остановку, их резкие голоса несколько смягчаются легкой дымкой, появляющейся над деревьями. Передовые подразделения останавливаются и рассредоточиваются веером, создавая защитный щит для остальной колонны. Вся техника, используемая в наступлении, выдвигается вперед и сосредоточивается в голове колонны. В результате такого смешанного построения, одновременно наступательного и оборонительного, колонна на ночь принимает очертания огромного клина, острие которого направлено в сторону противника. (Немецкие наступающие колонны имеют форму молота. А их построение на ночь позволяет нанести удар противнику даже во время ночлега, будто оглушая его этим молотом, и под покровом темноты продвинуть клин в его оборону, добиться над ним превосходства, прежде чем он придет в себя после внезапного первого шока, прежде чем сумеет окончательно проснуться.) Наступила ночь, плотная и холодная; она упала на солдат, скорчившихся в канавах, маленьких узких окопах, которые они спешно отрыли прямо в поле рядом с легкими и средними штурмовыми орудиями, противотанковыми пушками Pak, крупнокалиберными зенитными пулеметами, минометами и прочей техникой, из которой состоял немецкий «молот». Затем поднялся ветер, влажный холодный ветер, который наполнял тело оцепенением и усталостью. (Ветер, что дул вдоль этой украинской возвышенности, был наполнен ароматами тысяч трав и деревьев.) Из темноты, окутавшей поля, слышалось нескончаемое потрескивание, так как ночная влага заставляла подсолнечники склоняться на своих длинных сморщенных стеблях. Повсюду вокруг нас пшеница тоже издавала мягкие шелестящие звуки; подобные звуки получаются, когда падает вниз шелковая ткань. Повсюду в темноте слышался громкий шелест; местность была наполнена звуками, похожими на тихое замедленное дыхание, на глубокие вздохи. Под защитой часовых и патрулей от неожиданного нападения солдаты погрузились в сон. (Там, впереди, прячась в пшенице или в темном массиве лесов, за далекой гладью долины, укрывшись в складках местности, спали враги. Можно даже было расслышать их хриплое дыхание, различить запах, запах масла, бензина и пота.)

Немцы называют эти остановки на ночь «черными биваками». Для них не характерна лихорадочная нервозность и настороженность окопной войны. Напротив, они дают возможность уставшему солдату крепко поспать, спокойно отдохнуть в поле или в лесу у дороги, находясь от противника практически на расстоянии броска камня. Да, это что-то вроде бивака, но бивака без огней, без песен и разговоров вполголоса – одним словом, «черный бивак». Над спящей колонной повисла полная тишина. Потом, на рассвете, бои вспыхнут вновь с двойным накалом.

Но, несмотря на то что солнце уже село, а с темнеющего неба начали падать первые тени ночи, приказ на остановку задерживался. Мы уже доехали до первых домов Качковки, а авангард колонны уже прокладывал себе дорогу к дальнему краю долины в направлении на Ольшанку, когда прибыл посыльный с новостью, что нам придется ночевать в Шумах, деревне, расположенной на полдороге между Качковкой и Ольшанкой. Еще десять километров пути. Впереди нас, в направлении на Ольшанку, медленно затихал шум боя, то и дело вспыхивая снова, подобно огню под порывами ветра. Короткие промежутки тишины сменялись внезапным грохотом разрывов. Огромные волны темноты, спускавшиеся с неба над полем боя, так и не накрыли его и не погасили пламя.

Насколько лучше было бы остановиться в Качковке! Мы смертельно устали, и в холоде вечера из села тянуло теплом, как тянет теплым из печи или конюшни. «Да здравствует 1 Мая!» – было написано белыми буквами на огромном полотне красной материи, вывешенном перед колхозным правлением на въезде в село. Лошади, почуяв приближение реки и влажную траву долины, нетерпеливо ржали. Солдаты жадно вглядывались в белые дома (самые бедные из которых были крыты соломой, а те, что принадлежали более зажиточным жителям деревни, имели крыши из листового железа, окрашенного в зеленый или красный цвет). Из села доносились тысячи резких громких криков, которые издают домашние животные с приближением ночи. Радостный лай собак у калиток в зеленые огороды с головками подсолнечника, что окружали дома. Слышалось и приглушенное похрюкивание свиней, и тихое мычание коров, запертых в хлеву, и волшебный звук их бронзовых колокольчиков.

Как оказалось, село не пострадало в бою, что прошел поблизости всего несколько часов назад. Несколько снарядов среднего калибра упали у каменного моста через реку, не причинив, однако, ему никакого вреда. Местный универмаг (во всех советских поселках обязательно имелся один или два универмага, кооперативных магазина, которые фактически покончили с частным предпринимательством в СССР), похоже, был разграблен. Мостовая у выбитой двери была усыпана писчей бумагой, буфетными ящиками, битой посудой, упаковочной соломой – всем тем мусором, который грабители обычно оставляют вокруг опустошенных зданий. Но само село осталось нетронутым. Дома, окрашенные в белый, зеленый или синий цвет, были, как правило, окружены чем-то похожим на веранду, образованную покатой крышей, опиравшейся на небольшие деревянные подпорки с искусно выполненной резьбой. Отовсюду в нашу сторону кидались группки мальчишек, чтобы поглазеть на прохождение колонны. Раненые немецкие солдаты искали приют в домах по обе стороны улицы, чтобы дождаться там приезда за ними санитарных машин, высовывали из машин забинтованные головы, махали руками в повязках. Группы женщин и стариков молча стояли у дверей домов и конюшен. Они все еще были ошеломлены и испуганы, не верили в произошедшее. Они смотрели на меня печально и несколько смущенно.

Переправившись по небольшому мосту, мы стали подниматься на дальний склон долины и вскоре снова оказались на равнине. Мы ощущали всепроникающий аромат зерна, смешанный с дыханием подступающей ночи, которая была все ближе. А приказа на остановку все не было. Как близко должны мы продвинуться в направлении на Шумы, чтобы получить этот приказ? Если все так и будет продолжаться, нам придется провести в дороге всю ночь. Я вышел из своей машины, на которой вместе с прочей техникой двигался в хвосте колонны, и пошел дальше по дороге на Ольшанку пешком, присоединившись к одному из пехотных подразделений.