Андрей Аникин - Адам Смит

Генри, третий герцог Баклю, только что вышедший из аристократической Итонской школы, оказывается застенчивым и немного провинциальным для своего громкого имени 17-летним юношей. Путешествие, как это принято у знати, должно заменить ему университет. Таунсэнд на три дня отрывается от государственных дел, чтобы помочь учителю и ученику сблизиться.

В первые дни Смиту становится немного не по себе, когда он вспоминает, что его питомец ведет свой род чуть ли не от шотландских танов времен Макбета и Дункана, что он праправнук женолюбивого Карла II Стюарта и правнук романтического герцога Монмута, сложившего голову на эшафоте после неудачного мятежа против своего дяди Якова II.

Но скоро отношения налаживаются: хотя герцог Генри не отличается особыми талантами, он славный малый и доставляет своему воспитателю не очень много хлопот.

Смит в роли гувернера и наставника производит на аристокритических знакомых Таунсэнда неважное впечатление. Многим кажется, что Таунсэнд промахнулся, выбрав малоопытного в жизненных делах, неловкого и рассеянного ученого. Смиту никогда не суждено стать своим человеком «в высоком лондонском кругу», а теперь, по существу впервые попав в него, он чувствует себя особенно стесненно: искусством легкого разговора он не обладает, светских сплетен не знает, костюм его пока не более моден, чем два года назад.

Но Таунсэнд знаком со Смитом уже пять лет и знает его несколько глубже.

Заглянув на год вперед, мы увидим, что он не разочарован. Получив информацию о ходе занятий (вероятно, не только от учителя и ученика, но и от третьих лиц), он в письме пасынку выражает свое удовлетворение и заодно дает такую любопытную аттестацию наставнику: «Мистер Смит имеет, помимо многих других достоинств, то преимущество, что он глубоко начитан в вопросах государственного устройства и законов вашей собственной страны (то есть Англии. — А. А.). Он умен без чрезмерной утонченности, широко образован, но не поверхностен. Хотя он ученый, его взгляды на нашу систему управления не отличаются догматизмом или односторонней узостью. Обучение у него позволит вам за короткое время приобрести знания, необходимые серьезному политическому деятелю».

Не вина Смита, что планам энергичного Таунсэнда не дано осуществиться: герцог Генри проживет жизнь шотландского сельского помещика и мецената эдинбургских ученых и писателей. Политического деятеля из него не выйдет.

Холодным февральским утром большая карета с герцогскими гербами, запряженная четверкой лошадей, выезжает через угрюмые нищие предместья Лондона на старую кентскую дорогу. Следом катится еще один экипаж, в котором помещаются слуги и багаж. К концу второго дня путешественники добираются до Дувра. На следующее утро они грузятся на специально нанятый пакетбот. Плещут серые воды Канала, как англичане называют пролив Ла-Манш. Смит в первый (и последний) раз покидает свой остров.

Пока на горизонте покажется Булонь, мы можем попытаться ответить на два вопроса, над которыми думает в эти часы путешественник: что он знает о Франции? что Франция — вернее, парижский литературный круг — знает о нем? Франция играет огромную роль в мировоззрении Смита. Эта роль двояка. С одной стороны, отсталость экономики Франции, скованность французской буржуазии феодально-католической монархией служат для него очень часто как бы отправной точкой для развития его идей: это противоречит «естественному порядку» и мешает росту богатства нации. С другой стороны, без французской просветительской мысли не было бы и самого Смита. Хотя обе эти стороны в полной мере проявятся лишь в «Богатстве народов», его отношение к стране, появляющейся из тумана ненастного зимнего дня, достаточно ясно и теперь.

В 1757 году предпринятое Дидро и д'Аламбером издание Энциклопедии оборвалось на седьмом томе — на букве «G». Преследования церкви и правительства обрушились на членов «энциклопедической республики». Потребуется еще много лет и усилий, чтобы довести Энциклопедию до буквы «Z». Но эти семь томов читались в Глазго и Эдинбурге от корки до корки. В феврале 1763 года Смит пишет одному из друзей: «Грамматические статьи во французской Энциклопедии немало заинтересовали меня». Легко себе представить, как его заинтересовали политические, философские и экономические статьи. В глазговских лекциях можно обнаружить много следов влияния Энциклопедии.

Уже статья Смита в «Эдинбургском обозрении» в 1755 году показывает большие познания автора в области французской культуры — от естествознания до поэзии. Совершенно справедливо указывает он на связь философии энциклопедистов с материализмом Френсиса Бэкона и Ньютона, замечая, что французы теперь успешнее развивают эту систему, чем сами англичане. Он знает о новейших работах естествоиспытателей Бюффона и Реомюра, восторженно приветствует первые сочинения Руссо.

В экономической части своих лекций Смит постоянно оперирует примером Франции. Почему, спрашивает он, европейские нации все еще так бедны, несмотря на успехи в развитии техники и ремесла? Причины этого двоякого рода: природные и общественные. Возьмем Францию. Природа там благоприятствует человеку. Но большая часть земли обрабатывается крестьянами-половниками, лично свободными людьми, лишенными, однако, и земли и сельскохозяйственных орудий. То и другое они арендуют у помещика, отдавая ему половину урожая. Разве такие крестьяне заинтересованы в улучшении обработки земли? Разве они способны вводить те новшества, без которых невозможен рост продукции?

Крупное помещичье землевладение — вообще зло, но во Франции оно особенно гибельно в силу феодальных форм аренды земли. Даже если крестьянин не арендует орудия и отдает меньше половины урожая, он ведет хозяйство, только чтобы не умереть с голоду: в любой момент его могут согнать с земли.

То ли дело в Англии! Там арендаторы не бесправные крестьяне, а капиталистические фермеры, которые сами часто нанимают батраков. Они достаточный противовес лендлордам, их интересы защищает и государство: фермер, который уплачивает в год не менее 40 шиллингов ренты, не может быть лишен права аренды. Такие фермеры заинтересованы в прогрессе сельского хозяйства, они вкладывают в землю капитал.

А налоговая система! Во Франции казна получает лишь половину собираемых с населения налогов, остальное прилипает к рукам средневековых налоговых откупщиков, которые откупают у короля право взимать налоги в провинциях и душат торговлю и промышленность. Таможенные пошлины во Франции взимаются не только на границах государства, но и чуть ли не в каждом городе, куда подвозится товар. В общем «мы лучшие финансисты, чем французы»: в Англии налоги не подавляют предпринимательский дух среднего сословия.