Лариса Максимова - Великие жены великих людей

Иногда мне кажется, что я тогда стала взрослой. Во всяком случае, очень скоро я обнаружила, что мне гораздо легче разговаривать и общаться не со сверстниками, а с теми, кто старше меня. Может быть, я и за Дмитрия Дмитриевича вышла замуж потому, что он мне был гораздо более понятен и интересен, чем мои ровесники. Уж одной из причин это было точно. Я не чувствовала никакой пропасти между нами, обусловленной годами. Из Ярославля меня забрали в Москву к родственникам дяди. Помню салют в честь прорыва блокады. Я стояла на подоконнике, смотрела на расцвеченное небо и очень радовалась. Война для меня закончилась.

Сказать, что они были предназначены друг другу судьбой, будет очень высокопарно. Но кто-то наверху явно все решил заранее, и судьба вела их так, чтобы однажды пути пересеклись. В тот год, когда статьи в «Правде» низвергли выдающегося тридцатилетнего музыканта с пьедестала гения и погрузили во все круги сталинской опалы, Ира Супинская еще сидела в детской коляске. Она была подростком и мало что понимала в происходящем. Когда Шостакович снова стал изгоем в конце сороковых, она была студенткой и училась в Педагогическом институте. Они встретились именно в тот момент, когда были необходимы друг другу более всего. Дмитрий Дмитриевич устал и был болен. Он нуждался не в женщине и помощнице, как пишут некоторые его современники, а в человеке, с которым будет легко дышать, в человеке не изломанном, не опасном, ему понятном, готовым принять его без лишних объяснений… Ирина в тот момент вполне созрела духовно и эмоционально, а кроме того, ей нечего было терять в прежней жизни. Они совпали чудесным образом. Это было для Шостаковича настоящим счастьем. И это было великим счастьем для Ирины Антоновны. Он получил покой, а она — крылья. И то и другое, возможно, называется любовью.

Старшеклассница

— Вскоре после замужества Дмитрий Дмитриевич лег в Кремлевку, чтобы поколоть какие-то витамины. Что за витамины, зачем? Дай, думаю, схожу и спрошу, что с ним такое, поскольку Галя и Максим ничего мне не могли толком объяснить… Профессор Работалов ввел меня в курс дела. «Конечно, Дмитрию Дмитриевичу мы ничего не говорим, — сказал он, — но, раз вы — жена, я вам сейчас скажу». Он мне сообщил, что они и сами не знают, что это за болезнь, что они просто поддерживают Дмитрия Дмитриевича витаминами, чтобы болезнь не развивалась. Но она развивается все равно. И если сейчас у него плохо работает только правая рука, то потом это будет нога, потом паралич перейдет дальше и дальше — и как это лечить, они, в общем, не знают.

В первый раз он почувствовал, что правая рука плохо работает, на концерте в Париже, где он выступал как пианист. Я не знаю как точно называется его болезнь и что это на самом деле было — возможно, какая-то разновидность рассеянного склероза или вялотекущий полиомиелит. Дмитрий Дмитриевич старался, пока было возможно, этого не замечать, считал ерундой, но его угнетала невозможность играть на рояле. Так что я вполне отдавала себе отчет в том, что он сильно болен и болезнь будет только прогрессировать. Мы поженились. Просто пошли и зарегистрировали брак, потому, что управдом был недоволен, что я здесь без прописки живу. Никаких шумных торжеств по этому поводу не устраивали.

Я оказалась в запущенном доме. Жена Шостаковича умерла семь лет назад. У Дмитрия Дмитриевича были некоторые жизненные правила. Он вообще считал, что все, что ты можешь сделать сам, ты должен сделать сам. А еще, что стулья должны быть целые, рубашки чистые и лампочки должны гореть! Дмитрий Дмитриевич был человеком очень точным и аккуратным. В девять у нас всегда завтрак, в два — обед. После завтрака он читал газеты, по-моему, выписывал все, какие существовали. Потом работал до обеда или шел по делам. У нас была домработница Мария Дмитриевна Кажунова, которая всю жизнь, мне кажется, провела около Дмитрия Дмитриевича и осталась рядом до конца его дней. И еще была Феня, ее крестная из Ленинграда. Обе — замечательные. Мне рассказывали, что, когда Дмитрий Дмитриевич был в опале и ему не на что было жить, они собрали все деньги, которые скопили за жизнь, и принесли ему. Сказали только: «Возьми, Дмитрий Дмитриевич, когда будут деньги — отдашь» Поразительно!

В первые дни нашей совместной жизни Дмитрий Дмитриевич, очень гордясь, привез меня на новую дачу в Жуковку, которую он купил, собрав с помощью друзей значительную сумму. Она находилась в поселке Академии наук. Старую дачу в Болшево, подаренную Сталиным, тут же вернул государству. Мог, кстати, этого не делать, но ему и в голову такое не пришло. Вот входим мы на эту, с позволения сказать, «рублевскую» дачу — дверь провисла и за пол цепляет. В столовой на потолке — потеки, потому что там когда-то насквозь протекала крыша. Пол провален в кухне, на террасах. В шестиметровую комнату притащили взятую у кого-то кровать, на которой нам предстояло спать. Настоящая разруха. Но зато — кабинет с эркером! Пока Дмитрий Дмитриевич работал в этом кабинете, я поехала в Кунцево, купила первую попавшуюся новую кровать и шкаф для одежды. Жизнь наладилась! Потом и кое-какую мебель купили, и люстру даже, которая там до сих пор висит.

243-я школа Фрунзенского района

Вот как вспоминает о вселении Шостаковича в новый дом его дочь, Галина: «Отец решительным шагом входит в дом и сразу направляется в ванную комнату. Пробует кран — вода льется в раковину. Он заглядывает в уборную, дергает за цепочку — вода шумит в унитазе. После чего отец объявляет: “Я эту дачу покупаю!” Он не стал ничего осматривать, его интересовало лишь одно — водоснабжение. У него с водой были особенные отношения. Да, и кроме того, отец был чистюлей, то и дело мыл руки». Это цитата из книги «Шостакович в воспоминаниях сына Максима». В этой же книге дети Шостаковича рассказывают в очередной раз поразившую меня историю об Ирине Антоновне, «…из-за нездоровья отца на даче в Жуковке был устроен лифт, чтобы он мог прямо из прихожей подниматься к себе в комнату. Но ведь мы жили в Советском Союзе, и чтобы получить разрешение на этот лифт, мы должны были иметь человека, который официально имел бы право за ним следить. И Ирина Антоновна ничтоже сумняшеся пошла на специальные курсы лифтеров и получила диплом об их окончании. Однажды полученные навыки даже пригодились. Лифт, в котором находился Шостакович, застрял между этажами. Тогда Ирина Антоновна по приставной лестнице залезла на чердак, и там вместе с домработницей они руками поворачивали огромное металлическое колесо. Лифт двинулся, и отец был освобожден из своего плена».