Элизабет Хереш - Цесаревич Алексей

Поимка удается только после того, как баронесса обегает всю Ялту. Она тотчас же тянет бедного пса к градоначальнику и настаивает на немедленном приеме, в чем ей и не было отказано ввиду поднятой суматохи.

В итоге: баронесса Меендорф требует разыскать владельца крашеной собаки и наложить на него справедливый штраф. На возражение бургомистра, что, дескать, и женщины красят свои волосы и никто не находит в том ничего предосудительного, Меендорф упрямо твердит: стресс, которому подвергается пудель, привлекая к себе внимание своим красным окрасом, животное не способно выдержать. За это должен нести ответственность владелец.»

Когда царь узнает об этом инциденте, то смеется, не менее Алеши, после чего заботится о том, чтобы этого «преступника», личность которого между тем была установлена, никогда бы не смогли найти…

Родственные узы и политика

В сентябре 1909 года царь отправляется на императорской яхте из Ялты в дальний путь — нанести официальный визит королю Италии. Путешествие проходит в обстановке напряженности в Средиземноморье, заставляющей тревожиться о ближайшем будущем: в Греции свергнут король. Даже если в этих переменах царь не усматривает предвестников будущих событий в собственной стране, в его письме к матери, остановившейся на обратном пути из Англии в Дании, звучат тревожные нотки: «Решил поехать в Италию, чтобы наконец покончить с этой нелегкой обязанностью. Думаю 6 октября на «Штандарте» дойти до Одессы, а оттуда поездом через Варшаву, Франкфурт и на французской стороне до Мон-Сени и Раккониджи у Турина. […] Путь получается длинный, но иначе никак не выходит, так как ни за какие деньги не поеду через Австрию. Да и в поезде можно читать и чувствовать себя почти как на корабле. После принятия ванны ко мне зашел Алеша и настоял на том, чтобы я тебе написал, что он «Granny[48]» посылает нежные поцелуи. Он сильно загорел — как, впрочем, и его сестры и я сам. […] Часто ли ты видишься с Жоржем[49] и его женой? Должно быть их повергли в уныние эти подлости в Афинах. Грустно себе представить, что всем его братьям пришлось оставить свои должности и обязанности и отправиться в эмиграцию. Что ему самому делать? Жалко дядю Вилли[50]. Вот она, награда за более чем семидесятилетнее правление! Я никогда не выносил греков; теперь нахожу их и вовсе отвратительными. Неужто они и в самом деле настолько глупы и им невдомек, что без его династии они погибли? Кто же тогда попытается пометь Греции? Разумеется, никто! Когда установят республику, начнется великий хаос, и турки наверняка при первой же возможности их уничтожат.

Мне пора заканчивать. Нежно обнимаю тебя, моя милая мама. Храни тебя Бог. — Любящий тебя старина Ники».

Вскоре после этого, весьма довольный сердечным приемом, царь вернулся из Италии. Больше всех радовался возвращению отца Алеша. И подарку, который тот привез ему от итальянского короля: живого осла с калабрийской повозкой в придачу! А рассказы о смешных сценах, происшедших из-за отказа упрямого животного садиться на поезд, а затем на яхту! Алеша не мог наслушаться….

Но царь привез с собой еще кое-что: план нового дворца в Ливадии. Деревянное здание должен был сменить новый светлый и элегантный белый замок по образцу палаццо в Пьемонте. И как только царская семья покинула Крым, начались строительные работы.

1910 год открылся целым рядом торжеств, закладок краеугольных камней и открытий памятников в честь знаменательных дат и юбилеев. Алексей смог ассистировать при открытии памятника Петру Великому в Либаве (Лиепае). Двести лет до этого Петр I отвоевал Прибалтику у шведского короля Карла XII.

По странному совпадению одновременно с этим юбилеем, через год после событий в Греции, пришло известие о падении еще одной монархии в Европе: ошеломленный царь узнал, что теперь и в Португалии свергли короля[51], и вся семья Браганса выслана из страны.

Царица-мать, остановившаяся на обратном пути из Англии в родной Дании, сообщает Николаю подробности случившегося с португальским королем:

«Как ужасно все то, что произошло в Португалии. Несчастный молодой король, его мать и бабушка — больно даже думать обо всем, через что им довелось пройти: бежать, вот так, посреди ночи, даже не иметь возможности взять с собой самое необходимое. Счастье, что хоть благополучно добрались до Гибралтара, откуда королева Амели телеграфировала Аликс[52].

Жорж[53] послал за ними в Гибралтар яхту «Виктория и Альберт», которая привезла их в Англию. Тетя Аликс была очень рада, так как очень их любит и была так огорчена все тем, что произошло в последнее время. Какая печальная судьба у бедной семьи, которой и без того уже пришлось так много испытать! Эти португальцы, должно быть, действительно отвратительны — не нашлось ни одного, кто бы возглавил группу, сохранившую лояльность королю. Ужасно видеть, как легко удалось революционерам перевернуть все вверх дном, изгнать королевскую семью и самим сесть на их место. Надеюсь, другие страны не признают эту презренную республику».

Не предвестники ли это их собственной страшной судьбы?

Той же осенью Алексей сопровождает отца во время официального визита к германскому императору Вильгельму II. В то время как для царя это неприятная и «обременительная» обязанность, которую необходимо исполнить, Алеше пребывание в Потсдаме доставляет большую радость — прежде всего из-за множества подарков, которыми его засыпает «старый немецкий дядя». Насколько царь избегает встреч с Вильгельмом видно из того, что это первый официальный визит главы русского государства в Потсдам за одиннадцать лет. Недоверие царя к своему немецкому кузену не убавляется даже после этого чрезвычайно радушного приема. Император и императрица необыкновенно любезны: они знакомят царскую семью с кронпринцессой и, к удовольствию Алеши, с ее детьми. Зная, как сильно ненавидит Николай чопорные официальные банкеты, где необходимо произносить речи, хозяева отказываются от торжественного обеда и вместо этого приглашают русских гостей на охоту в Ораниенбаум.

И все же даже во время этой демонстрации прочности династических уз уже видны признаки грядущего, не предвещавшие ничего хорошего системе монархического правления: в Копенгагене, столице Датского королевства, пока русский царь и германский император демонстрируют единство, происходит международный съезд социалистов. И это еще не все, о чем с возмущением писал Николай в своем письме от 21 октября 1910 года своей матери. Уже слышится тревога о наследии Алексея…