Михаил Мильштейн - Сквозь годы войн и нищеты

Продолжение данной истории я пишу со слов непосредственных участников процесса поиска приемлемой кандидатуры. Генерал армии Курасов на одном из совещаний ведущих начальников кафедр рассказал о трудностях с подбором кандидата на должность начальника кафедры вооруженных сил иностранных государств и перечислил тех, кого рекомендует ГРУ. Оказывается, многие из присутствующих знали этих людей и были против их выдвижения на должность. Тогда поднялся маршал П. А. Ротмистров и, обращаясь к Курасову, сказал: «Зачем мы ищем кого-то на стороне, когда у нас есть свой кандидат». И назвал мою фамилию. Другие участники заседания поддержали Павла Алексеевича Ротмистрова. В свою очередь Владимир Васильевич Курасов согласился. Было принято решение написать представление министру обороны, чтобы избежать возможной негативной реакции Главного разведывательного управления.

Я так подробно пишу об этом только потому, что по тем временам это была весьма неординарная и смелая акция. Началось разоблачение культа личности, но туман от «дела врачей» еще не полностью рассеялся. И вот в этих условиях выдвигать меня, полковника, да еще с такой «кричащей» фамилией, не говоря уже о национальности, на должность начальника кафедры в Академии Генерального штаба, было весьма необычным и по-своему знаменательным явлением. Когда собрали весь профессорско-преподавательский состав академии, и сам начальник академии зачитал с трибуны приказ о моем утверждении, многие присутствующие не могли воздержаться от восклицаний, и в течение некоторого времени в зале стоял гул.

Возможно, в моем назначении определенную роль сыграл Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, который в то время был заместителем министра обороны и знал меня лично по Западному фронту. Но это лишь предположение.

Так или иначе, но в декабре 1953 года я был назначен начальником кафедры, которая стала называться по-новому: кафедрой разведки и вооруженных сил иностранных государств, и проработал на этой должности до 1972 года, до увольнения из Вооруженных Сил по возрасту, то есть почти двадцать лет. Пожалуй, аналогичных случаев в истории академии было не так уж много. И не потому, что я крепко держался за свою должность или отказывался от предложений перейти на другую работу. Нет, от меня ничего не зависело. Просто так сложилась моя судьба, и я ни о чем не жалею. Сколько интересных, необычных военачальников я встретил за эти годы, сколько работ было написано и издано мною за время работы в академии! Рассказать обо всем этом невозможно.

Даже простое перечисление имен тех, кто стоял во главе академии, показывает, в подчинении каких замечательных людей и крупных военных деятелей мне посчастливилось служить: Маршалы Советского Союза М. Захаров и И. Баграмян, генералы армий В. Курасов, Г. Маландин, С. Иванов, В. Иванов, А. Радзиевский и другие. Конечно, все они были разными людьми с нелегкими характерами, да и к работе каждый из них предъявлял свои требования. Тем не менее, несмотря на все мои недостатки, я в целом, видимо, отвечал их требованиям, проработав начальником кафедры 20 лет и пройдя путь от полковника до генерал-лейтенанта. В 1968 году мне присвоили ученое звание профессора.

Семья все это время жила своей жизнью и своими заботами. Старший сын Игорь в 1950 году поступил на химический факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. В те годы еврею поступить в Московский университет было трудно, но помогло знакомство жены с деканом факультета. Окончив университет, Игорь, однако, не получил той работы, о которой мечтал.

Еще хуже обстояли дела у младшего сына Вадима. Он в 1959 году закончил переводческий факультет Московского института иностранных языков имени Мориса Тореза по специальности переводчик английского языка. Все его товарищи давно нашли себе место под солнцем, а он все бегал в поисках работы. Куда бы он ни обращался, как только дело доходило до фамилии, ему тут же под разными предлогами давали от ворот поворот. Вадим был готов на любую работу, связанную с его специальностью. Интересно отметить, что даже заведующая отделом кадров института всячески старалась помочь ему, но и ее заступничество не принесло результатов. Вспоминаю, как однажды она позвонила ему домой и сказала, что одному из московских банков срочно нужен переводчик, дала телефон с кем надо переговорить и предупредила, чтобы он сразу же ей отзвонил по окончании беседы. Я присутствовал при этом разговоре. Сын тут же набрал номер телефона. Состоялся примерно такой диалог.

Мне сказали, что вам нужен переводчик английского языка? — спросил он.

Да, и срочно. Вы могли бы приступить к работе уже сегодня? — ответили ему.

— Я могу приступить к работе хоть сейчас.

— Тогда давайте, приходите немедленно. Мы закажем вам пропуск. Как ваша фамилия?

Как только сын назвал свою фамилию, настроение на другом конце провода резко изменилось. В конце концов, сыну сказали, что сегодня приходить не надо, когда он понадобится, ему позвонят. Так обычно завершались и другие переговоры. Я всячески пытался ему помочь, к кому только я ни обращался, но все мои потуги оказывались тщетными. Настроение у сына было отвратительным. Вадим находился на грани срыва. И все же нашелся один добрый человек, мой бывший подчиненный, который работал редактором спортивного журнала, освещавшего проблемы спорта за рубежом. Он без всяких вопросов тут же согласился принять сына на работу. К тому времени с момента окончания им института прошло больше года. Таковы «гримасы» прошлых лет…

Где-то проблема фамилии (вернее, национальности) не играла решающей роли (как это было со мной), а где-то она служила непреодолимой преградой (как это было с моим младшим сыном). Все зависело от взглядов и убеждений тех, кто решал вопросы приема на работу. Самое любопытное в истории с моими сыновьями было то, что оба они по паспорту числились русскими, поскольку их мать, моя жена, была русской. Даже моя внучка Оля испытала на себе «пагубное» влияние фамилии Мильштейн (мать ее тоже русская), но тем не менее с гордостью продолжала ее носить и после своего замужества. Спасибо Георгию Аркадьевичу Арбатову и его тогдашнему заместителю Виталию Владимировичу Журкину, которые помогли ей устроиться на работу в Институт США и Канады.

Дальнейшая судьба Вадима сложилась, впрочем, вполне благополучно. Он стал доктором исторических наук, проработал в Швейцарии около пяти лет и затем долгие годы трудился в одном из гуманитарных институтов Академии наук СССР.

Мои взаимоотношения с ГРУ в тот период носили сугубо формальный характер и касались главным образом получения тех или иных информационных материалов. Поскольку моя кафедра в Академии была переименована в кафедру разведки и вооруженных сил иностранных государств, мы помимо изучения «противника» выполняли теоретические задания, касающиеся вопросов стратегической и оперативной разведки. Обучали будущих специалистов принципам и методам работы с техническими средствами разведки, в том числе с космическими и радиотехническими. Меня как начальника кафедры время от времени приглашали в Главное разведывательное управление на отдельные совещания, сборы начальников разведок округов, показ новейших достижений военной техники. Конечно же, я не имел никаких контактов с агентурной службой.