Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века - Шевченко Геннадий Аркадьевич
Как мне рассказывал через месяц после этих событий мой тесть генерал-лейтенант Б.И. Смирнов (ему, в свою очередь, говорил об этом знакомый генерал КГБ), ценные вещи следователями МВД и КГБ специально оценивались очень низко, для того чтобы их начальство могло купить конфискат по низкой цене. Когда я сообщил об этом М.И. Курышеву, он ответил несколько неуверенно: «Это не так». Думаю, что было как раз «так». Ю.В. Андропов, как известно, интересовался современной живописью, а вот Н.А. Щелоков собирал старинные вещи, в том числе и иконы.
И.К. Перетрухин пишет следующее: «Поражало обилие предметов антиквариата и прочих того же рода вещей, таких, например, как тончайшей работы беломраморный бюст французского императора Наполеона или панно из полудрагоценных камней западного производства. По все видимости, они достались семье от тещи Аркадия Шевченко Анны Ксаверьевны, муж которой длительное время работал в какой-то советской организации в Австрии, связанной с учетом и реализацией трофейного имущества после разгрома фашистской Германии». Однако видно, что Перетрухин сам не видел данной вещи или просто не разбирался в этом. Сей бюст, стоивший около тысячи рублей (правда, это было в то время выше месячной зарплаты министра), представлял собой мраморную голову женщины (с надписью по-французски «поэзия»), и вещь являлась далеко не самым ценным предметом в коллекции антиквариата моих родителей.
Обыск и опись имущества в квартире моих родителей проходили три дня.
В результате была составлена опись имущества, подлежащего конфискации. В нее были включены многочисленные носильные вещи (в основном новые), дорогие шубы (чернобурки и норковые), дубленки, горжетки и палантины из чернобурки и голубого песца, шапки из песца, соболиные шкурки, многочисленные предметы из хрусталя, столовые и чайные сервизы, сотни метров отрезов на пальто, костюмы и платья, сотни метров тюля и мотков мохера, мохеровые одеяла, пледы и шарфы, изделия из Палеха и Федоскина, серебряный кофейный сервиз, две конфетницы из металла желтого цвета и т. д. Все это было перечислено на 19 листах и оценено приблизительно около 60 тысяч рублей (как минимум, в 3–4 раза ниже реальной стоимости). В отдельную опись были записаны драгоценности и золотые вещи, которые вообще не были оценены.
Новые носильные вещи были оставлены в нашей квартире, так как КГБ они не интересовали, и я назначался ответственным за их хранение.
Следователи КГБ упаковали и изъяли следующие предметы: драгоценности, золотые украшения, иконы, алтарь, доллары США, две сберкнижки (30 тысяч рублей), открытые на имя бабушки, после того как мама приехала из Нью-Йорка в Москву, музыкальную аппаратуру. Были конфискованы также два ордена «Знак Почета», медаль «В честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», которые получил отец, некоторые письма, фотографии и документы, в том числе диплом отца о присуждении ему ученой степени кандидата юридических наук, а также так называемая антисоветская литература: мемуары дочери И.В. Сталина, роман М.А. Булгакова «Дьяволиада», который я купил в Женеве, и подобные книги. Хотели изъять и мои книги по йоге и хиромантии на французском языке. Однако, после того как я разъяснил, что это такое, их оставили. Конфисковали и американскую детскую игрушку «Ходи и разговаривай», которую мне подарили в 1968 году. Ее в описи назвали «портативная радиостанция», хотя она действовала всего на несколько сотен метров.
Изъяты были многочисленные фотографии отца в ООН и мамы вместе с женой Громыко, коллекция грампластинок. О.А. Добровольский поинтересовался: «А где толстая золотая цепь, которая на этой фотографии вашей матери?» — «Ее надо искать в квартире А.А. Громыко или В.В. Кузнецова», — ответил я. Кстати, данная фотография тоже почему-то была изъята.
У меня сложились прекрасные отношения со следователями КГБ. Они увидели, что я абсолютно равнодушен к огромным ценностям, находившимся в квартире отца. Я им показал следующую дарственную надпись на первом томе полного собрания сочинений В.И. Ленина, сделанную моим отцом в 1972 году: «Сыну Геннадию в честь двадцатилетия. Живи и учись по-ленински». Мама тогда сказала отцу: «Чему ты учишь сына. Ведь у Ленина были любовницы!»
Следователи показывали мне чемоданчик с причудливыми инструментами. Особенно меня удивили стальные наручники с острыми шипами, которые не смог бы сломать даже очень сильный человек, так как шипы впивались бы в руки. Я в свою очередь показал им американский кодовый замочек и предложил им его открыть. Один кагэбэшник долго пытался это сделать, но изделие США успешно выдержало испытание на сложность.
Больше всего следователей поразило то, что я начал помогать им выносить конфискованные вещи из нашей квартиры. Видимо, с таким явлением они никогда не сталкивались.
Обыск также производился на нашей даче в поселке Валентиновка. Эта дача была построена еще в 1947 году каким-то начальником управления строительства, которого затем расстреляли. Дачу передали члену-корреспонденту Академии наук СССР Л.И. Тимофееву, литературоведу, у которого не было ног. Поэтому в большом двухэтажном доме были очень прочные дубовые двери, а на окнах железные решетки. На участке площадью 30 соток росло свыше 100 сосен, в первые годы, когда родители купили дачу, там я находил даже белые грибы. Раньше у нас была небольшая дача, правда, с таким же участком, которая находилась рядом с новоприобретенной. Бабушка поменяла ее с доплатой (кажется, 10 тысяч рублей) на большую, а старая досталась профессору Варшавскому. Но семья профессора Варшавского прожила там всего несколько лет, а затем уехала в Израиль, продав дом какой-то родственнице или любовнице известного скульптора Э. Неизвестного, который сделал памятник Н.С. Хрущеву на Новодевичьем кладбище. Недалеко от нашей дачи проживал Исаак Шварц, с которым мы подружились. Он говорил, что известная балерина М.М. Плисецкая является его племянницей.
Недалеко от нашего загородного дома находился дачный кооператив Малого театра, где проживали многие народные артисты СССР: М.И. Жаров, В.И. Коршунов, Ю.В. Никулин, Т.И. Шмыга и др. В 1980 году я встретил Жарова с маленькой девочкой. Поздоровавшись со старейшим актером (1899 г. рождения), я сказал: «Это ваша правнучка?» — «Да нет, что вы. Я не такой уж старый. Это внучка», — ответил он. Юрий Никулин — великий клоун и актер — несколько раз проезжал мимо нашей дачи. Интересно, что, когда он сидел за рулем машины «вольво», он всегда здоровался первый, а когда ездил на машине «Волга», то почему-то нет. В кооперативе Малого театра также проживал дед моей первой жены генерал-лейтенант И.И. Смирнов, который во время Великой Отечественной войны был заместителем председателя Исполкома Моссовета.
На дачу мы ехали на машине Следственного отдела КГБ «Волга»-универсал с включенной сиреной. Когда мы вышли из машины, О.А. Добровольский употребил в разговоре со мной следующую русскую поговорку: «Закон что столб, его и обойти можно». Увидев дачу, следователи КГБ стали подсчитывать сколько лет нужно копить денег из их зарплаты (400 рублей в месяц), чтобы купить подобный дом. Осмотрев его и участок, они сказали, что здесь можно спрятать слона — год ищи и всего не найдешь. Там не было ценных вещей или каких-либо компрометирующих отца бумаг. Были изъяты сборники документов по разоружению «для служебного пользования», изданные МИДом СССР, и роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» на французском языке.
Дача была кооперативной, и изъять можно было не ее саму, а лишь балансовую стоимость, равную 9 тысячам рублей. Поэтому я сказал М.И. Курышеву, что пусть лучше заберут деньги с двух сберкнижек. Предполагалось вернуть одну из них (на сумму 15 тысяч рублей). «Так будет лучше и вам и нам», — подчеркнул я, а про себя подумал, что дача стоит гораздо дороже, чем 15 тысяч рублей.
И.К. Перетрухин подчеркнул в своей книге, что, как и следовало ожидать, ни обыск, ни беседы с членами семьи Шевченко каких-либо заслуживающих оперативного внимания результатов не дали.
