Джим Корбетт - Кумаонские людоеды

Поля Картканоула расположены главным образом по северной стороне гор, а за полями находится несколько небольших горных складок, разделенных глубокими оврагами. На самой близкой из них, примерно в тысяче ярдов от домика лесника, растет большая сосна. Около этого дерева десять дней назад тигр убил и частью уничтожил женщину. Три охотника, стоявшие в это время в лесной сторожке за четыре мили от этого места, не были в состоянии влезть на сосну, поэтому крестьяне устроили для них три махана на деревьях, отстоявших от ста до ста пятидесяти ярдов от трупа. Маханы были заняты охотниками и их слугами незадолго до захода солнца. Это происходило в новолуние. После захода луны крестьяне слышали несколько выстрелов, и когда на следующее утро они расспрашивали слуг, те сказали, что не знают, по какой цели стреляли охотники, так как сами они ничего не видели. Через два дня охотники устроили засидку над коровой, она была убита, как и в предыдущем случае; после захода луны началась стрельба. Вот такие «спортивные», но неудачные покушения и делают людоедов столь осторожными, что, чем дольше они живут, тем труднее становится их застрелить.

Крестьяне сообщили мне очень интересные новости о тигре. Они говорили, что всегда узнают о его приходе в деревню по тихо издаваемому стону. Спросив у них подробности, я узнал, что иногда проходивший между домами тигр стонал непрерывно, но что временами стон прекращался то на долгое, то на короткое время.

Из этого я заключил, что тигр страдал от раны и рана была такой, что боль от нее тигр чувствовал только на ходу, а это вызывало предположение о ране в ноге. Меня уверяли, что ни местные шикари, ни охотники, устраивавшие засидки, не ранили тигра. Впрочем, это не имело большого значения, так как тигр был людоедом много лет и рана, от которой он страдал, по моему предположению, как раз могла быть причиной людоедства. Вопрос весьма интересный, решить который можно было, только осмотрев тигра после его смерти.

Крестьяне были очень заинтересованы тем, что я придавал такое значение звукам, издаваемым тигром. Когда я сказал, что звуки эти показывают, что одна из лап имеет ранение, и что рана происходит от выстрела или от игл дикообраза, они согласились с моими рассуждениями, но заметили, что когда им приходилось видеть тигра, то он выглядел здоровым, а легкость, с которой тигр убивал и уносил свои жертвы, говорит о том, что он никак не может быть инвалидом. Все же они запомнили мои слова, и позже это составило мне репутацию человека со «сверхъестественным зрением».

Проходя через Рамнагар, я попросил тахсилдара купить для меня двух бычков буйволов и послать в Мохан, где их должны были принять мои слуги.

Я сказал крестьянам, что намереваюсь привязать одного буйвола около дерева, где три дня тому назад была убита женщина, а другого — у дороги в Чакнакл. Жители подтвердили, что не могут придумать лучших мест для приманки, но все же хотят обсудить и сообщить следующим утром, не смогут ли дать мне других полезных советов. Приближалась ночь, и перед уходом староста обещал мне завтра утром известить все окрестное население о моем прибытии и его цели, внушив ему необходимость без всяких проволочек ставить меня в известность о всех случаях гибели людей или нападениях тигра в этих местах.

Затхлый запах в комнате уменьшился, хотя все еще ощущался. Я не обращал на него внимания и после купанья и обеда привалил к двери два камня — другого способа держать ее на запоре не было — и, устав после дневных трудов, прилег на кровать. Сон у меня легкий, и часа через два или три я проснулся, услыхав, как кто-то подошел прямо к задней двери. Схватив ружье и факел, я отодвинул ногой камни, открыл дверь и услышал удаляющиеся шаги. Судя по звуку, зверь мог быть тигром, но мог быть дикобразом и леопардом. Густые джунгли не позволяли рассмотреть его.

Вернувшись в комнату и положив на место камни, я почувствовал, что охрип; я приписал это тому, что после подъема из Мохана сидел на ветру. Но когда рано утром мои слуги открыли дверь и принесли мне кружку чаю, я понял, что получил ларингит, вероятно, оттого, что спал в давно нежилой комнате, потолок которой кишел летучими мышами. Мой слуга сказал, что он и его товарищи избежали заразы, но что шесть гарвальцев, ночевавших в кладовке для топлива, пострадали, как и я. Мои запасы лекарств ограничивались двухунцевой бутылочкой с раствором йода и несколькими таблетками хинина. Порывшись в ружейном футляре, я нашел еще небольшой пакет марганцовокислого калия, которым снабдила меня сестра при моей предыдущей поездке. Пакет пропитался ружейным маслом, но кристаллы были еще растворимы; я положил порядочное их количество в банку с горячей водой и добавил туда йода. Получившееся лекарство оказалось очень действенным и хотя сильно зачернило зубы, но зато смягчило воспаление горла.

После раннего завтрака я направил четырех человек в Мохан, чтобы привести буйволов, а сам отправился осмотреть местность, где была убита женщина. По сведениям, полученным накануне, мне нетрудно было найти место, где тигр напал на женщину и убил ее, когда она связывала охапку сжатой травы. Трава и веревка все еще лежали на месте, где женщина их оставила, там же были и две охапки травы, брошенные спутницами женщины, когда они в ужасе побежали в деревню. Крестьяне говорили мне, что тело убитой разыскать не удалось.

Женщина была убита на верхнем краю небольшого склона, по которому тигр унес ее в густые кустарники. Здесь зверь подождал, возможно, пока не исчезли из виду две другие женщины, затем пересек гребень, видный из домика, а потом спустился с добычей прямо вниз по горе в густые древесные и кустарниковые заросли. Следы имели теперь четырехдневную давность, идти по ним было бесполезно, и я отправился к себе в домик.

Обратный подъем на гребень был очень крутым. Когда к полудню я добрался до места, то нашел на веранде дома целый склад горшков и кастрюль разных размеров и форм, все они были наполнены молоком. По сравнению со скудным предыдущим днем наступило изобилие: молока хватило бы на целую ванну. Мои слуги сообщили, что все их протесты ни к чему не привели и что каждый крестьянин, ставя посуду на веранде, заявил, что позаботится о том, чтобы я, пока нахожусь в их деревне, не нуждался в свежем молоке.

До наступления ночи я не мог рассчитывать на возвращение из Мохана моих людей с буйволами, поэтому после завтрака пошел осмотреть дорогу в Чакнакл.

Гора от дома поднималась постепенно на высоту тысяч в пять футов и, грубо говоря, имела треугольные очертания. Дорога, пройдя по полям примерно полмили, резко поворачивала влево, пересекала другую скалистую гору, подымалась на гребень, изгибалась вправо и шла по гребню до Чакнакла. По гребню дорога шла ровными местами на коротком протяжении, а потом вниз, причем спуск местами облегчался резкими поворотами.