Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
«Шагай сквозь бури. Бейся до конца. Когда приходишь, радуй, смейся, пой. А горе не вноси, брось на пороге. Здесь — твой народ. К нему твои дороги. Да будет светел дом священный твой!»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
По случаю первой встречи друзей после столь долгого перерыва устроено пиршество в ресторане «Континенталь». Друзья постарались встретить возвратившегося «блудного сына» самыми вкусными блюдами румынской национальной кухни, по своей роскоши этот обед мог сравниться лишь с давним пиршеством с Караджале в ресторане «Унион».
Был последний день 1910 года, и повара готовились к встрече Нового, 1911 года. Расползались запахи колбасок и приготовленного со специями по-домашнему окорока. Подали мамалыгу и сэрмэлуце в молодых виноградных листьях прошлогоднего сбора и, конечно же, в кисловатых «салфетках» проквашенной с яблоками белокочанной капусты. А кто же обедает в канун наступающего Нового года без мититей и кипяченой цуйки?
— Ну, Янку, с приездом! — открыл праздник Коля. — Подымем по чарке за нашего любимого Аргези! За его возвращение! За его будущие книги!
Не обошлось и без озорства.
Перед уходом Кочя достал из кармана небольшой сверток из плотной желтой бумаги.
— Кто угадает, что содержится в этой бумаге? Никто, конечно, никогда не догадается. Но я не буду вас мучить. На, Янку, держи!
Там была коса иеродиакона Иосифа. Перед отъездом в Париж он оставил ее в доме у Кочи. Гала расхохотался. А захмелевший Деметриус предложил:
— Давай сожжем ее.
И друзья предали отрезанную пять лет назад косу иеродиакона Иосифа публичному сожжению в парке интерната лицея «Святой Савва». Они вспомнили проделки своего детства и радовались тому, что желание поозоровать не покидает их и по сей день.
Тудор Аргези сразу включился в работу журналов «Общественная жизнь» и «Факел». Николае Кочя собрал коллектив молодых, боевых журналистов, он не скрывал, что будет пропагандировать идеи социализма и вскрывать язвы прогнившего румынского буржуазно-феодального общества. Крупные счеты с этим обществом были и у Архези. Со страниц «Общественной жизни» и «Факела» звучат его гневные слова против душителей народа, яркие призывы его к румынской интеллигенции и особенно к учителям, в которых он видел тогда главных носителей слова правды и справедливости на селе. Писатель снова выходит на прогулки вокруг Бухареста, объезжает на велосипеде Кочи бухарестские окраины, заезжает в села и завязывает разговоры с крестьянами. Он видит, насколько они напуганы, как они сторонятся городского человека, и тут же пишет свое знаменитое обращение к учителям. Писатель рисует жуткую картину румынского села после разгрома революции 1907 года.
«Время от времени встречаешь на дороге идущее тебе навстречу существо, и твоя душа наполняется удивлением и болью. Ни у одного зверя нет такой удручающей внешности, как у румынского крестьянина. Сморщенные щеки, изъеденная голодом и язвами кожа, грязные, еле держащиеся на нем лохмотья. Узловатые ноги кажутся вырванными из земли корнями древних деревьев. Руки землепашца выглядят так, будто на них всей своей тяжестью давили Карпаты. И в каждом шаге его слышишь страшный звук гигантской цепи, которой он прикован к чернозему. Любого горожанина, прилично одетого, крестьянин сторонится. В любом шагающем не босым, а в ботинках крестьянин видит повелителя. Его так угнетали и угнетают, так запугали и опалили пороховым пламенем и дымом, что он начинает сам себя убеждать в том, что он какое-то особое существо, не человек, а нечто подобное скотине, созданной, чтобы все делать, все терпеть, все переносить безропотно, без всякой надежды… Лицо земли настолько изменилось, что уже нигде не встретишь ничего, кроме горя, нищеты и рабства».
Говоря о политической прозе Тудора Аргези, румынский академик, литературовед Шербан Чокулеску замечает: «Вернувшийся из Швейцарии молодой публицист выражал интересы крестьянства, он глубоко понимал смысл восстания 1907 года, решительно и неоднократно осуждал организаторов дикой расправы над безоружными. Аргези идет путем Эминеску. Но в отличие от своего великого предшественника в области поэзии, а также художественной и политической прозы он выражает и интересы рабочего класса и способствует его победе».
2
Над Бэрэганом, где обычно к ночи ветер стихает, дул жестокий суховей. Он доносил дыхание каменистых пространств Добруджи и ничего хорошего не предвещал. Такой ветреной ночью в самом центре Бухареста, на бульваре Елизаветы, возник пожар. Горел большой дом, и пожар грозил уничтожить целые кварталы. Жители высыпали на улицу с ведрами и под треск огня и колокольный звон пытались помочь пожарникам. Огонь грозил и дому, где снимал комнату Тудор Аргези. Элиазар был сегодня у Галы. Аргези выбежал на улицу с ведром. В толпе взбудораженных и напуганных людей трудно было различить чье-либо лицо — все сливалось в один потревоженный муравейник. И казалось, сейчас нет ничего в этом большом городе, кроме громадного пламени и океана искр, уходящих к самому небу. Но люди постепенно укротили огонь, не дали ему распространиться на соседние дома, стало темно, прохладно и сыро, густо пахло гарью. Громадная шатровая крыша пятиэтажного дома рухнула, и несдавшийся огонь то и дело вырывался оттуда изнутри, освещая ряды выбитых окон с дымящимися рамами. Аргези снова кинулся к колонке за водой и там Столкнулся лицом к лицу со статной, крепко сложенной девушкой, которая только что наполнила свои ведра и спешила к месту пожара. Они встретились взглядами. Ему захотелось что-то сказать ей, помочь тащить ведра, но она затерялась в толпе.
Он долго не мог успокоиться после пожара, и, куда бы ни смотрел, что бы ни читал, перед ним все время возникали большие глаза, в которых горел невиданный им до тех пор огонь. «Где ты, девушка? Я буду искать тебя, я найду тебя». Она должна была быть где-то рядом, потому что не могла же она прибежать на пожар из другого, отдаленного района Бухареста. Аргези верил в это и день, и два, и неделю, и целые месяцы. Он жил надеждой встретить девушку.
Товарищи попытались было уговорить его жениться: тебе, мол, уже за тридцать, сколько же бобылем будешь жить, да и за Элиазаром нужен присмотр. И Гала, и Кочя, и другие друзья подбирали ему невест, но Аргези искал ту. И однажды — трудно этому поверить, но это было так — по тесному и грязному переулку, подымающемуся от площади Объединения к главной улице торговых рядов Липскань, ему навстречу шла она. Именно она, а не другая, потому что
