Сальвадор Дали - Дневник гения

Никогда, никогда, никогда, никогда избыток денег, славы, успеха, популярности даже на долю секунды не вызывали у меня мысли о самоубийстве,… наоборот, все это было мне по сердцу. Не так давно один приятель, который никак не мог понять, как весь этот шум и суета не причиняют мне страданий, осторожно спросил меня: "Разве тебя не мучит весь этот трескучий успех?"

"Нет".

Взмолившись (в голосе его слышалась надежда): "И никакой, хотя бы легкой формы невроза?"

"Нет" — ответил я категорически.

И тогда, поскольку он был фантастически богат, я добавил: " Я могу доказать тебе, что охотно, не моргнув глазом, тут же приму чек на 50 тысяч долларов".

Всем, особенно в Америке, хотелось узнать секрет моего необычайного успеха. Он заключается в параноико-критическом методе, который я изобрел тридцать лет назад и по сей день пользуюсь им, хотя до сих пор до конца не понимаю, в чем его сущность. Если коротко, это жесткая систематизация самых бредовых феноменов и явлений, сообщающая моим опасным фантастическим идеям мощную творческую энергию. Этот метод действен только в том случае, когда в нем заложен тонкий механизм божественного происхождения, живой атом, именуемый Гала, ведь все дело в одной Гала.

В качестве примера я предлагаю моим читателям историю одного дня накануне мой последней поездки в Нью-Йорк, вполне отвечающей моему параноико-критическому методу.

На рассвете мне приснилось, что у меня вышел белый кал, очень чистый и весьма подходящий для моих творческих замыслов, я сказал Гала: "Жди сегодня золота".

Этот сон, по Фрейду, прямо указывал, что я подобен курице, несущей золотые яйца, и легендарному золотому ослу, который, поднимая хвост, сыпал золотыми монетами, не говоря уже о божественных расстройствах Данаи с их полужидким золотом. Что касается меня, то я чувствовал себя алхимиком и уже неделю строил планы на последнюю ночь перед отъездом в Нью-Йорк, я хотел собрать друзей, в том числе и четырех самых красивых манекенщиц города в отеле"Эль Марокко". Город уже замер в ожидании предстоящего Парсифалева действа. Этот воображаемый Парсифаль, идею которого я обещал себе довести до совершенства, удивительно стимулировал все мои способности, и моя энергия, которая достигнет в этот день высшей точки, должна помочь решить все проблемы разом, заставив всех щелкать передо мной каблуками на прусский манер.

В половине двенадцатого я покинул отель, поставив перед собой две четкие задачи: добыть фотографию иррационального характера у Филиппа Халсмана и попытаться до завтрака продать американскому миллионеру и меценату Хантингтону Хартфорду картину "Святой Георгий Компостела, патрон Испании". По чистой случайности лифт остановился на втором этаже, где меня встретила аплодисментами толпа ожидавших журналистов. Совершенно забыл о пресс-конференции, на которой я должен представить эскиз флакона новых духов. Меня сфотографировали, вручили чек, который я сложил и сунул в карман жилета, слегка раздраженный тем, что у меня не оставалось другого выхода, как предъявить флакон, оговоренный в контракте, о котором я давно забыл. Не раздумывая, я выхватил у фотографа фотовспышку. Она была цвета голубого льда. Как драгоценность, сжал ее между большим и указательным пальцами.

"Вот в этом заключается мой замысел".

"Но это же не эскиз".

"Так даже лучше Вы уже видите готовую модель Осталось только тщательно ее скопировать"

Я осторожно прижал лампу к столу; она незаметно треснула, основание ее как бы слегка расплющилось, и она "встала". Я показал на патрон, который, сказал я, станет золотой пробкой флакона. Один восхищенный парфюмерщик воскликнул:

"Это же колумбово яйцо Вам нужно еще подумать над этим, дорогой мэтр А какое название будет у этих уникальных духов?"

Ответ Дали ограничился одним словом: "Вспышка"

"Вспышка Вспышка Вспышка" — закричали все хором.

Меня прижали к двери и спросили:

"Что такое мода?"

"То, что уже немодно".

Меня умоляли сказать что-нибудь о том, что, на мой взгляд, должны носить женщины.

Поскольку я торопился, я ответил:

"Груди на спине".

"Зачем?"

"Потому что в грудях есть белое молоко, способное сотворить атрибуты ангелов".

"Вы имеете в виду тонкую кожу?"

"Я имею в виду женские лопатки. Когда из грудей фонтаном брызнут две струи молока, лопатки на спине как бы удлиняются если при этом сделать стробоскопическую фотографию, вы увидите в итоге "капельные" крылья ангелов, напоминающие те, что писал Мемлинг".

Захваченный этой идеей, я отправился к Филиппу Халсману, имея твердое намерение фотографически воспроизвести "капельные крылья", которые уже поразили и очаровали меня.

Но у Халсмана не было нужного оборудования для стробоскопической фотосъемки, и я решил попутно сделать фотографию "капиллярной истории" марксизма. С этой целью я взял шесть листов фотобумаги и поочередно приложил к своим усам, выступившим в роли "капель". На каждом из листов Халсман напечатал портреты Карла Маркса с львиной бородой и шевелюрой; Энгельса — с такими же, но значительно смягченными атрибутами; Ленина — наполовину лысого, с жиденькими усами и козлиной бородкой; Сталина — с густыми усами; Маленкова — гладковыбритого. Когда остался последний лист, я предусмотрительно сохранил его для Хрущева с его лысой макушкой.

Я отправился к Хантингтону Хартфорду, в одной руке держа пустой лист, а в другой — репродукцию моего "Святого Георгия", которую собирался показать ему. Поднимаясь на лифте, я вспомнил, что этажом выше живет принц Али Хан. И из-за врожденного неукротимого снобизма после минутного колебания я отдал бою репродукцию в качестве подарка принцу в знак моего уважения. И тут же почувствовал себя полным идиотом, ибо, попав в апартаменты Хартфорда, оказался не только с пустыми руками, но и с пустым листом, что было смехотворно вдвойне, ибо то и другое было взаимосвязано. Я уже начал смаковать абсурдность ситуации, думая про себя, что неплохо бы ее повторить. Да, мой параноико-критический метод требовал немедленно превратить этот бредовый случай в самое примечательное событие дня.

Хантингтон Хартфорд сразу спросил, принес ли я цветную репродукцию "Святого Георгия". Я ответил отрицательно. Тогда он спросил, может быть стоит распаковать эту картину в галерее. Но в эту минуту, сам не знаю почему, я вдруг решил, что мой "Георгий" будет продан в Канаду.

"Лучше я напишу для вас другую картину — "Открытие Нового Света Христофором Колумбом"".

Это прозвучало как заклинание. Ведь будущий музей Хантингтона Хартфорда должны были построить в округе Колумба, прямо напротив единственного в Нью-Йорке памятника Христофору Колумбу, — совпадение, о котором мы узнали лишь спустя несколько месяцев. Когда я все это записывал, д-р Колин, бывший у нас в это время, остановил меня и спросил, не помню ли я, что лифт в доме, где жил принц, произведен промышленной компанией Данн Ко. В самом деле, я думал о леди Данн — осознанно или нет — как о показателе моего "Святого Георгия", и так уж вышло, что купила его впоследствии именно она.