Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Дорошевич был не единственным «передельщиком» Гоголя, кстати, наиболее «римейкового» автора. Одних только переделок «Тараса Бульбы» библиографы насчитали более двадцати. Но, несомненно, переделки Власа считались особенно удачными, «читабельными», а потому доходными, не зря морозовская фирма пять раз переиздавала «Тараса Бульбу» (в 1888, 1900, 1908 и 1913 гг.) и четырежды «Кузнеца Вакулу» (в 1890, 1899, 1900 и 1909 гг.). Что же касается авторства, то псевдонимы были указаны лишь на первых изданиях: более чем прозрачный — «В. М. Дорошкевич» на «Тарасе Бульбе» и «В.М. Д-ч» на «Кузнеце Вакуле». Гиляровский, в мемуарах «Москва и москвичи» представивший в беллетризованном виде встречу-торг И. А. Морозова с молодым Дорошевичем, который «укрыт» под видом «человека с хорошим именем, но в худых сапогах», пишет, что издатель «Тараса Бульбы» «самовольно поставил фамилию автора, чего тот уж никак не мог ожидать!»[114]

Трудно согласиться с утверждением современного исследователя, что «имена новых авторов ставились на подобных подделках с их согласия, так как наследники подлинного автора могли предъявить претензии лишь к издателям, поскольку речь не шла об откровенном плагиате»[115]. Как правило, продукция «писателей с Никольского рынка» выходила под псевдонимами по самым разным причинам, и одной из существенных было естественное желание не становиться «на дружескую ногу» с Пушкиным или Гоголем. Это тем более не было нужно начинающим литераторам, мечтавшим выбиться на свою творческую дорогу. Впрочем, такого «панибратства» не желали и издатели. Отсюда множество анонимных лубочных изданий. Вот и последующие издания гоголевских «римейков» Дорошевича выходили, в основном, анонимно, поскольку имя их автора приобрело совсем иную и широкую известность. Правда, один издатель (Амфитеатров именует его «хищником») уже в годы большой славы Дорошевича переиздал лубочную обработку «Тараса Бульбы» «в шантажной надежде, что автор скупит издание голодного греха своей юности», но просчитался.

Возмущенный Дорошевич рассказывал эту историю Амфитеатрову, по свидетельству последнего, в 1907 году во время их встречи в Италии. Здесь очевидно некоторое временное смещение, поскольку предпоследнее переиздание «Тараса Бульбы» было осуществлено морозовской фирмой в 1908 году. Нельзя исключать, что таким же скандальным по сути предприятием было и издание «Тараса Бульбы» под полным именем Дорошевича в 1913 году. Разумеется, у него вызывали негодование эти очевидные попытки нажиться на скандале: знаменитый журналист в роли «переписчика» Гоголя! Но каково было его истинное отношение к «грехам юности»? Стыдился ли он их? Или извинял «голодными обстоятельствами»? И, может быть, понимал, что наряду с заработком эти переделки были для него «набиванием руки». Уже во время работы в «Одесском листке» он скажет в статье «Что читать народу»: «Народная книга не нуждается ни в каком особом „народном“ языке. Тургенев, Гоголь, Пушкин, — вот язык, вполне понятный для народа…

Нужно только дешево издавать Тургенева, Гоголя, Пушкина, Толстого.

А все эти „народные“ книги с сентиментальным содержанием и прописной моралью можно сдать, как хлам, в архив и, как хлам, плодить не стоит.

„Для народа“ написано довольно.

Все великие русские писатели „для народа“.

Дайте только народу доступ к этой сокровищнице ума, знаний и света»[116].

Это понятный протест против псевдонародной книги, которая вместе с «Ванькиной литературой» (М. Горький) — всевозможными «оракулами», «сонниками», «руководствами» и «наставлениями» — буквально наводнила рынок. В утверждении о том, что «для народа» «написано довольно» великими русскими писателями, прочитывается и отрицательная оценка всевозможных переделок их произведений. Доступ народу к большой русской литературе, как «сокровищнице ума, знаний и света», перекрывала прежде всего высокая цена на книги Пушкина и Гоголя. Лубочные же издания были дешевы и потому пользовались высоким спросом у простонародного читателя, прежде всего крестьянского, которому офени доставляли их, что называется, прямо на дом, в деревню. Имея в виду это обстоятельство, можно говорить о том, что «лубок» в определенной степени просвещал народ, содействовал развитию грамотности и одновременно как бы подготавливал читателя к встрече с подлинными текстами Гоголя и Пушкина.

Что же касается личностей и судеб самих лубочных писателей, то для одних эта работа была только способом выжить, для других же она, давая небольшой заработок и выручая таким образом от голодной смерти, стала и своеобразной тренировкой пера. Переложения, выполненные Дорошевичем в юности, «являются самыми яркими в художественном отношении из множества лубочных вариаций. Они свидетельствуют о свободном владении фабулой, о чувстве стиля, умении развернуть характер персонажа. Следовательно, эти издания существенны как факты творческой биографии писателя»[117]. Вместе с тем нет оснований чересчур расширять «зону» творчества молодого Дорошевича как создателя всевозможных литературных вариаций и переложений, допуская, что он является автором «ряда книг, выпущенных Сытиным в 1883–1887 годах под именем Валентина Волгина, значительная часть которых представляют собой подражания пушкинским произведениям и обработки сказочных сюжетов»[118]. Этот вывод подкрепляется сделанным еще в начале XX века наблюдением, отмечавшим, что «по грамотности и некоторой толковости изложения писания В. Волгина стоят на целую ступень выше других подворотных повествователей. Его повести напоминают как бы фельетоны низменных газет, вроде „Московского листка“»[119].

Однако относительная фельетонность книжек Волгина не может служит доказательством, что они принадлежат перу Дорошевича. К тому же книги Волгина постоянно переиздавались у Сытина в 90-е годы и более поздние времена. «Роковая тайна» — в 1897, 1899, 1901, «Турецкий пленник» — в 1897, 1909, 1913, «Мертвец без гроба» — в 1902, 1904, 1908, 1909, «Утопленница» — в 1895, 1899, 1900, 1901, 1908, 1911, 1913, 1914. При таких многочисленных массовых переизданиях сохранить тайну, что Валентин Волгин — это знаменитейший фельетонист Влас Дорошевич, было бы невозможно. Между тем никто и ни разу об этом даже не обмолвился. Если Сытин спустя многие годы рассказывал как своего рода сенсацию историю продажи ему юным Власом переделки гоголевской «Страшной мести», то, конечно же, он вспомнил бы и о добром десятке лубочных книг Валентина Волгина, вышедших в его издательстве. Это сенсация еще похлеще! Поскольку речь идет уже не о курьезном эпизоде «голодной юности», о связи с которым Власа и без Сытина свидетельствуют те же прозрачные псевдонимы «В. М. Дорошкевич» и «В.М.Д-ч», а о некоем совершенно неизвестном и достаточно обширном, если иметь в виду число волгинских изданий и переизданий, разделе творческой биографии «короля фельетонистов». Мудрено было бы не только Сытину, но и кому-то из сотрудников его издательства или коллег-журналистов удержаться и не раскрыть эту тайну, тем более по прошествии значительного времени, когда уже и самого «короля» не было в живых. А уж при жизни — то-то было бы шуму! Тем более что недоброжелателей и завистников у Дорошевича хватало. Но, повторим, таких свидетельств нет.