Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

– Подойдете ли вы, наконец, когда-нибудь ко мне? – желчно, но сугубо сдержанно спрашивает он.

– Сейчас, – говорит она и уходит черт знает куда.

– Ну, вы подойдите! – обращается к свободной официантке.

– Я, товарищ, этих столов не обслуживаю, – отвечает официантка с достоинством.

– Тьфу!

А ведь это вовсе не значит, что Петр Степанович против порядка, какой установился при советской власти, он считает, что его отношения с начальством при старом режиме были бы не лучше.

– Есть такая категория людей, – делится он со своим новым сослуживцем Парамоном Артемьевичем, – которым не нравится нынешний момент, существующий порядок. Что же в этом плохого? Только Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович были довольны своим положением, но такие люди аэроплана не изобрели бы. А я хочу чтобы мои дети не то что аэроплан, а межпланетную ракету изобрели, а Циолковскому поставили бы на Марсе памятник из какого-нибудь марсианского минерала голубого цвета.

Это еще в том году было, вскоре после очередной смены места работы. Катя, на что смирная была, а тут настояла.

– Давай, Петя, вернемся в Задонецк. У меня там какие-никакие, а родственники есть. А здесь что? Если с тобой что приключится, куда я денусь, с тремя детьми?!

Пришлось Петру Степановичу уступить. Написал прошение в трест: прошу, по семейным обстоятельствам, тыр-пыр… Им-то, в общем, все равно было, в тресте, в Задонецке ты, в Золочеве или в Зачепиловке. Грамотные агрономы везде были нужны. Они только удивились, что Петр Степанович первый раз добровольно меняет место работы, без скандала. Подыскали ему место, не очень хорошее, но – в Задонецке.

Вот они теперь и едут с Парамоном Артемьевичем на бричке в колхозы. Молча ехать скучно, и надо как-то завязывать отношения с новыми сослуживцами. Петр Степанович помнит, что, жена просила (в какой уже раз!) быть осторожным, он и сам это понимает. Парамон Артемьевич, хоть и партийный, кажется, симпатичный мужик. Но все равно ничего неосторожного Петр Степанович не говорит, так, больше о жизни. Петр Степанович рассказывает, что хотел поросенка купить, ездил в соседний совхоз…

– Подобрали себе что-нибудь? – Нет.

– Почему?

– Да как-то того…

– Я тоже в прошлом году взял свинку, а она мордуется… до кнуров хочет, сволочь. Кабанчика если бы…

В таком вот духе идет разговор, – как видите, – в самом невинном духе. Петр Степанович говорит осторожно, следит за каждым своим словом. От кабанчиков и свинок разговор как-то незаметно перешел на общую дороговизну, потом на философию. Лошади бегут, бричка на рессорах покачивается, кучер свой ушной рупорчик тоже наставил, одновременно управляя лошадьми, видно, и ему интересна беседа образованных людей.

– Как вы думаете, – спрашивает Парамон Артемьевич, – при бесклассовом обществе будет существовать коммунистическая партия?

Петр Степанович осторожно, но решительно заявляет:

– Нет!

– Почему? – удивленно спрашивает Парамон Артемьевич, боясь, очевидно, утерять билет при бесклассовом обществе.

– По двум причинам, – отвечает Петр Степанович. – Во-первых, преимущества бесклассового общества станут настолько понятны, что между партийцами и беспартийцами не будет никакой разницы; а во-вторых, при бесклассовом обществе политические и хозяйственные дела сольются вместе, и будут этими делами управлять общие органы. Это моя точка зрения, – поспешил добавить Петр Степанович, вспомнив об осторожности.

– Правильно, – говорит Парамон Артемьевич, – и я так думаю. Закуривайте, – протягивает он портсигар.

Петр Степанович закуривает, а сам себе думает: «Если все такие, как он, на этом новом месте работы еще можно жить».

– Когда же это случится? – спрашивает Парамон Артемьевич.

– Да через десять лет, конечно же, этого не случится, – осторожно высказывает свое мнение Петр Степанович.

С Парамоном Григорьевичем они потом даже сдружились, сидели в одном кабинете, и оба недолюбливали сидевшего там же технолога Баранецкого – вертлявый был какой-то и все заискивал перед начальством.

Как-то был такой случай. Совещаются они в кабинете с сотрудниками, говорят о делах. Дела надоедают, и хочется поговорить о чем-нибудь постороннем. Встает Петр Степанович, якобы чтобы размяться, подходит к висящей на стене картине художника Пчелина, на которой изображено покушение эсэрки Каплан на т. Ленина, и говорит:

– А вы знаете, товарищи, эта картина нарисована неправильно!

Сотрудники всполошились и каждый думает: «Политическое это или не политическое?» Потом один из них, конечно, Баранецкий, спрашивает:

– Что же здесь неправильное, Петр Степанович? Петр Степанович подмечает, что вопрос задан ехидно, но, как ни в чем не бывало, поясняет:

– Посмотрите, товарищи, на группу, что стоит перед радиатором машины: тот вот рабочий, что помещен за Каплан и мальчишкой, вероятно, разрезан пополам и своей половиной насажен на радиатор машины.

– А… вы, Петр Степанович, вот в каком смысле…

Потом Парамон Артемьевич ему пенял на крылечке: «Зачем ты при Баранецком такие вещи говоришь?!»

Но, в общем, жили дружно, и 12 февраля, когда Петру Степановичу исполнилось 40 лет, задержались все после работы, сделали небольшое угощение, поздравляли, а профком подарил Петру Степановичу красивый дерматиновый портфель, очень вместительный. Петр Степанович даже не ожидал такого внимания.

Ближе к осени, правда, пошли слухи, что урожай сахарной свеклы в этом году будет не очень хороший, и что, конечно, в этом виноваты окопавшиеся в сахарной отрасли вредители. Никто этому не удивлялся, все знали, что классовая борьба в стране обострялась, повсюду было много врагов, и их нужно выявлять. С этой целью было устроено общее собрание и на работе у Петра Степановича.

Завкадрами выступил объективно:

– Никаких конкретных фактов вредительства Петра Степановича у меня нет, товарищи, но партия призывает нас к бдительности. Вчера я перечитал записи в его трудовой книжке и почувствовал, что мы сделали ошибку, когда приняли его на работу. Мне его лицо сразу не понравилось, когда он только первый раз пришел. Считаю, что мы должны исправить нашу ошибку, не дожидаясь, пока нам на это укажут соответствующие органы.

Стали Петра Степановича прорабатывать, а он зачем-то полез на рожон. Парамон Артемьевич благожелательно высказался в том смысле, что считает Петра Степановича хорошим специалистом, хотя и не может с ним согласиться по поводу того, что надо распустить коммунистическую партию. Петру Степановичу выслушать бы все спокойно, а он стал возражать, ничего, дескать, он такого не говорил. Ну, тут уже и Парамон Артемьевич возмутился. Он сделал страшные глаза, обвел ими собрание, нащупал кучера и спросил его патетически: