А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

На следующий день, приготовив вероналовые пилюли, прописанные Корнилову доктором Гутковским, Мрняк сам занес их Корнилову. Корнилову показалось несколько подозрительным повторное посещение Мрняка, так как, зная от меня о случае с Васильевым, он опасался провокаций со стороны австрийской комендатуры, и поэтому он встретил Мрняка очень холодно, и лишь когда Мрняк сказал ему о служебной цели своего посещения, отнесся несколько доверчивее.

Мрняк старался воспользоваться начавшимся разговором с Корниловым, чтобы узнать его отношения к Чехии и причины, которые заставляют Корнилова идти на опасности, сопряженные с побегом из плена, а Корнилов хотел ближе узнать Мрняка, чтобы колебанием или отказом не лишить себя возможности воспользоваться его помощью, которая могла бы быть незаменимой, если его желание помочь было искренним. Чтобы убедиться в непоколебимости намерений Мрняка, Корнилов, узнав у Мрняка, имеются ли в живых отец и мать, снова указал ему на опасность, угрожающую им и на угрожающую ему самому смертную казнь. Мрняк ответил, что никто не может отвратить его от принятого решения, если сам Корнилов не откажется воспользоваться его помощью. Тогда Корнилов протянул Мрняку руку, поблагодарил его за сочувствие и сказал, что он принимает его предложение не для того чтобы самому выдвинуться своим побегом из плена, но сознавая ту пользу, которую может принести этим.

Он постарался разъяснить Мрняку (насколько тот мог понять его, так как Корнилов почти не говорил по-чешски, а Мрняк не владел русским языком) цель своего упорного стремления бежать из плена. Он указал на опасность, угрожавшую успешному для России окончанию войны, от которого зависит также будущность Чехии, так как, даже находясь в плену, он знает о положении России и тех подпольных силах, которые стараются сеять в народе и в армии раздор и беспокойство; знает, что вожди их – или немцы, или германофилы, или находятся под немецким влиянием, или просто куплены германским и австрийским штабами и не заботятся о величии, единстве и целости России; знает, как легко можно увлечь русский народ горячими словами и невыполнимыми обещаниями, и какой поэтому успех может иметь пораженческая пропаганда (ведь находясь в плену, Корнилов видел, как она ведется). Корнилов высказал Мрняку надежду, что своим влиянием на власти, своею популярностью в народе и армии и доверием и любовью к нему казачества, он сможет воспрепятствовать тому, что грозит России и этим принести пользу и своей Родине и, братьям Мрняка, чехословакам.

– Если вы хотите действительно быть мне помощником в этом деле, – были слова Корнилова. – Вам за это будет обязана ваша страна и будет благодарить ваш народ. Если бы Вас постигло несчастье, я постарался бы помочь вашим родным [Корнилов предполагал выдать им 10 тысяч рублей, но этому не суждено было сбыться – А. С.-З.], а я благодарю Вас, как Вам будет благодарна вся Россия [привожу эти слова почти дословно, так как слышал их как от Мрняка, так несколько раз и от самого генерала Корнилова – А. С.-З.].

С этими словами Корнилов обнял и поцеловал Мрняка… Так как из документов, добытых мною и поручиком Дворниченко, один (отпускной солдатский билет) был помечен Эстергомом, а другой (жандармское удостоверение) – Будапештом, то по географическому расположению этих мест в отношении к Кёсегу и к румынской границе, к которой предстояло держать путь, оба документа становились действительными лишь от Будапешта, и Корнилов мог бы быть задержанным прежде, чем удалось бы доехать до этого города, может быть, даже по дороге от госпиталя до станции железной дороги. Кроме того, жандармское удостоверение не могло быть использовано в первые дни побега и в непосредственной близости Кёсега, так как преждевременно делало бы известным существование побега, который желательно было скрывать возможно дольше. Необходимо было достать еще какие-либо документы, хотя бы годные лишь для того, чтобы доехать до Будапешта. Поэтому Корнилов просил Мрняка постараться достать какие-либо документы и передал ему 300 крон для покупки наиболее необходимых для побега вещей.

Чтобы точнее сговориться о времени и организации побега, Корнилов условился с Мрняком, что тот зайдет через два дня, а Корнилов тем временем обдумает путь следования к румынской границе, так как переход именно через нее предрешался имеющимися документами, и вопрос о принятии мер, чтобы побег оставался нераскрытым возможно дольше.

После ухода Мрняка Корнилов вызывал по одному в свою комнату капитана Калусовского, капитана Савинова, прапорщика Фосса и меня, рассказал о принятии им предложения Мрняка и советовался о том, как устроить побег. Может быть, Корнилов советовался еще с кем-нибудь из офицеров – я не знаю наверное.

В отношении устройства побега было принято решение, что самым удобным временем для него является полдень, так как в это время австрийский солдат, живший в каморке под лестницей уходил обедать, самый же день побега лучше всего мог указать Мрняк, так как он мог узнать, когда в карауле будут полуинвалиды, вернувшиеся из России, которые, как указывалось выше, не так строго несли караульную службу. Было также решено, что внимание часового у выходной двери офицерского павильона капитан Савинов попытается отвлечь игрой на скрипке у открытого окна, находящегося за углом от выходной двери, чтобы часовой хотя бы несколько отошел от нее. Правда, выходить в садик перед павильоном не воспрещалось, но все же было бы лучше, если бы часовой даже не заметил бы выхода Корнилова. О дне побега Корнилов должен был сообщить нам через Цесарского, Мартьянова или Веселова, которые также должны были быть посвящены в побег, так как мы должны были больше не встречаться с Корниловым, чтобы отвлечь от себя всякие подозрения, которые могли бы помешать нашему собственному возвращению на Родину как инвалидов. Сам же Корнилов решил с этого дня не выходить из своей комнаты, так как другие больные не заходили к нему без приглашения, и его отсутствие не было бы таким образом обнаружено сразу после побега. С доктором Гутковским, Цесарским, Веселовым и Мартьяновым Корнилов должен был переговорить сам.

В тот же день Мрняк купил карту, компас, карманный электрический фонарик, револьвер и патроны, и солдатские котелки, а на другой день в обеденное время, когда служащие госпитальной приемной канцелярии уходили на обед и в помещении ее оставался один дежурный ординарец, Мрняк под предлогом необходимости заверить печатью госпиталя несколько медицинских документов, пользуясь доверчивостью ординатора, приложил печать к двум заранее заготовленным им отпускным билетам на имя Владислава Латковича для Корнилова и Иствана Немет для себя. Оба удостоверения были на срок восемь дней и выданы до станции Карансебеш, не доезжая до Оршовы и также недалеко от румынской границы.