А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

Следует отметить, что очень многие из горячих польских патриотов, бывших офицеров русской армии, отказывались от поступления в легионы: некоторые потому что не считали себя освобожденными от присяги русскому императору, большинство потому, что в принесении присяги германскому и австрийскому императорам, как государям – покровителям Польши видели желание ограничить самостоятельность их родины. В особенности после того, как обращение к полякам великого князя Николая Николаевича было подтверждено Высочайшим приказом по армии и флоту (в 1916 году), в котором русский император торжественно заявлял, что слухи о возможности заключения Россией сепаратного мира ложны уже потому, что им не может достигнута одна из целей, поставленных Россией в мировой войне: «создание независимой Польши из всех трех ныне разрозненных частей» (русской, австрийской и германской), случаи отказа от поступления в легионы сделались постоянным явлением и начались даже уходы из легионов.

Теперь, когда на страницах польской прессы возникает время от времени полемика, самостоятельно или лишь под давлением Франции Милюков признал независимость Польши, вероятно, основательно забыт этот приказ, впервые обещавший свободу всей Польше, а не только части ее, находящейся во власти противника, как это делалось Германией и Австрией, и произведший потому в то время большое впечатление.

Со времени этого приказа, впервые вкладывавшего конкретное содержание в обещания, щедро дававшиеся Польше обеими воюющими сторонами, отношение поляков к русским значительно улучшились и наши пленные стали находить у них большую поддержку.

На пленных же русских офицеров, поляков по национальности, оказывал также большое влияние тот факт, что к приходившим из русской армии офицерам неприязненно относились поляки – австрийские офицеры, зачастую трактуя их как ренегатов, на что жаловался мне, поступивший в легион капитан Зелинский, бывший одно время со мною в Эстергом-таборе.

Я не буду описывать здесь политических споров, происходивших в Кёсегском госпитале, так как они ничем не отличались от таковых же в Лека. Поэтому-то я и имел возможность изложить взгляды, высказывавшиеся Корниловым в Лека, что знаю о них не только понаслышке, но сам слышал повторение их в Кёсеге.

В общем, обстановка резервного госпиталя в Кёсеге и условия жизни в нем, хотя и более благоприятствовали побегу Корнилова из плена, чем обстановке в Лека, но требовала известной осторожности.

И говоря откровенно, неизвестно, удался бы побег Корнилову, если бы у него неожиданно не нашелся незаменимый союзник в составе самого служебного персонала госпиталя – чех Францишек Мрняк, которому всецело принадлежит честь помощи и содействия освобождению генерала Корнилова. Если все мы остальные были лишь эпизодическими личностями в этом героическом побеге Корнилова, и каждый из нас мог бы быть замененным другим или не быть вовсе, то Францишек Мрняк по справедливости разделял с Корниловым славу побега из плена и не должен был бы быть забытым в истории русской армии.

Уроженец Тшебениц и сапожник по профессии Мрняк служил солдатом в австрийской армии. Раненный в левую руку в той же битве у Горлицы, в которой был взят в плен генерал Корнилов, Мрняк в июне 1916 года, то есть незадолго до прибытия Корнилова в Кёсег, был прикомандирован как служитель к госпитальной аптеке. Заведовал этой аптекой военно-медицинский чиновник Дезсо Кютль, который имел собственную аптеку в городе и больше времени проводил в ней, чем в госпитале, где числился на службе. Видя, что Мрняк усердно работает и старается вынести какие-нибудь познания из своей службы при аптеке, Кютль вскоре препоручил Мрняку неофициальное исполнение своих обязанностей. Он доверил Мрняку приготовление лекарств, предписываемых больным, уплачивая за это ему из своих средств по 60 крон в месяц, а сам стал заходить в аптеку лишь часа на полтора в день, обычно между 10 и 11:30 утра.

Еще слушая чтенье оглашенного доктором Клайном приказа военного командования в Прешпурке относительно назначения Корнилова в Кёсегский госпиталь и предполагаемого стремления Корнилова совершить побег, Францишек Мрняк стал останавливаться на мысли об оказании возможного содействия этому побегу, считая это своим долгом чешского националиста и патриота.

Отношение русского правительства к идее чешской государственной независимости было ему известно. Уже факт формирования чешских легионов в русской армии позволял высказывать вполне определенные предположения о намерениях русского правительства, но на наиболее радикально настроенную часть республиканско-мыслящего чешского общества несколько отталкивающим образом действовали неизвестно откуда исходившие и кем муссируемые слухи о предположениях русского правительства возвести на престол, как Чехословакии, так и других стран, могущих возникнуть в результате мировой войны, членов Русского императорского дома. Говорили, что на польский трон выдвигаются императорским правительством кандидатуры великого князя Николая Николаевича, на византийский – великого князя Кирилла Владимировича, на болгарский, который должен был бы стать вакантным с устранением царя Фердинанда[60], – великого князя Константина Константиновича[61] и на чехословацкий – великого князя Дмитрия Павловича[62].

Я не знаю, имели ли эти слухи какое-нибудь распространение среди чешской интеллигенции, так как мне мало приходилось в плену встречаться с представителями образованных классов общества, но эти слухи были довольно широко распространены в низах среди чехов – солдат австрийской армии, с которыми мне наиболее часто приходилось встречаться.

Но к середине 1916 года слухи эти как-то затихли. Наоборот, рассказывали, будто имеются сведения, исходившие от известного славянофила графа Владимира Бобринского[63], что ни русское правительство, ни русские монархические круги не считают какой бы то ни было государственный строй одинаково приемлемым для всех времен и всех народов, и что поэтому чешско-словацкому народу будет дана возможность самому решить судьбы своей страны и своего государственного устройства.

Но решающее впечатление на тех чехов, служивших в австрийской армии, которых мне пришлось знать, произвело неизвестно откуда и каким путем распространившееся известие, что французское правительство сообщило русскому Министерству иностранных дел о возможности немедленного заключения сепаратного мира с Австрией с большими территориальными уступками (всей Галицией и Карпатской Русью) в пользу России в случае отказа России от мысли воссоздания Чехословацкого государства. Французское правительство со своей стороны настаивало на таком отказе на том основании, что военные затруднения Франции не позволяют ей отвлекаться чуждыми чешскими интересами, и Франция в праве ожидать от России внимания преимущественно к ее положению и интересам. Упорно говорили, что русское Министерство иностранных дел заявило, что оно отказывается даже довести до сведения своего императора эти предположения, так как предуведомлено, что русский император считает непременным условием заключения мира полную независимость Чехословакии во всем объеме этнографических границ чехословацкого народа, могущем обеспечить его государственное бытие.