Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
Изучение истории этого портрета, который, как и некоторые другие изображения Елизаветы Федоровны, до недавнего времени путали с изображением ее сестры Александры, привело нас к неожиданному открытию. Оказалось, что он заказан самой Великой княгиней и предназначался в подарок ее мужу. Скорее всего, портрет готовился к очередной годовщине их свадьбы, и тогда понятнее, осмысленнее становятся и простота композиции, и нежные тона картины, и уверенное спокойствие Елизаветы вместе с одухотворенным выражением ее лица, и озаряющее фигуру сияние, и украшающее Великую княгиню бриллиантовое колье – подарок любимого Сержа. Словом, перед нами еще одно свидетельство глубоких чувств, которые питала Елизавета к своему супругу. Той любви, что приумножала и еще ярче подчеркивала ее природную красоту.
Даже в горе она оставалась по-своему очаровательной, словно ангел, посланный в утешение. Мария Румынская вспоминала о днях после кончины Великой княгини Александры Георгиевны: «Мы гостили у Эллы-красавицы, и это было совершенно чудесно. В глубоком трауре она казалась еще прекрасней, и наши чувства к ней дошли до степени восторженного благоговения. Она была едва ли не слишком хороша, чтобы это было правдой. Ближайшая подруга Аликс, она тяжело переживала утрату, но на ее долю выпало заботиться о сиротах…»
Елизавета постоянно приковывала к себе внимание окружающих. Взрослые восхищались ею, а детям она представлялась каким-то сказочным созданием. В воспоминаниях графини В. Клейнмихель есть примечательный эпизод из своего детства: «Однажды, бегая с Никсом по саду, вылезая из-под кустов, мы оба остолбенели, так как перед нашими глазами появилось неземной красоты существо в белом воздушном платье и белой шляпе, с двумя очень высокими красивыми офицерами… “Кто вы такие?” – спросили нас незнакомцы. Мы ответили: “Клейнмихели”. – “Вот как удачно. Мы ищем вашу мама и заблудились…” Неземное существо взяло Никса за руку, а я пошла рядом». Елизавета Федоровна (а это, разумеется, была она) буквально заворожила ребятишек, и особенно мальчика, который, забыв все на свете, через некоторое время не ответил даже на прощальные слова императрицы. Мария Федоровна, продолжает мемуаристка, «поцеловала его в его кудрявую голову и спросила, куда он смотрит и что с ним сегодня. Мы хором ответили: “На Великую княгиню Елизавету Федоровну, Ваше Величество”. Она рассмеялась и сказала: “Тогда я понимаю, я ей скажу…”».
Воздушный, едва уловимый образ Елизаветы попытался запечатлеть в своих работах знаменитый скульптор Павел Трубецкой. В мае 1898 года он трудился над небольшим мраморным изваянием Великой княгини, позировавшей ему два раза в день, и постоянно что-то исправлял или менял. Вдохновленный красотой модели, Трубецкой одновременно исполнил и живописный портрет Елизаветы, применив технику пастели. «Похожий и талантливо сделанный», – отметила Великая княгиня. Художник изобразил ее в профиль, в легком голубом платье, обнажающем плечи, и с белой, напоминающей облако накидкой. Свойственный автору импрессионизм позволил передать хотя бы частицу той волшебной ауры, что окружала Елизавету Федоровну, того поистине неземного света, который излучал весь ее облик.
Она выделялась в любом обществе, в любой обстановке. И запоминалась раз и навсегда. «Я так и вижу ее такой… – вспоминал бывший французский посол в России М. Палеолог, – высокой, строгой, со светлыми глубокими и наивными глазами, с нежным ртом, мягкими чертами лица, прямым и тонким носом, с гармоническими и чистыми очертаниями фигуры, с чарующим ритмом походки и движений. В ее разговоре угадывался прелестный женский ум – естественный, серьезный и полный скрытой доброты». Примерно в то же время с уже овдовевшей Елизаветой Федоровной познакомился художник М. В. Нестеров. «Великая княгиня, – признается он, – с первых же слов очаровала меня своим прекрасным, ясным лицом, простотой, оживленностью… Речь Великой княгини была живая, горячая, нередко с юмором. У нее были любимые словечки, одно из них – “мало-помалу” – я слышал часто. Говорила Великая княгиня с английским акцентом и почти свободно. Беседы с Великой княгиней оставляли во мне впечатление большой душевной чистоты, терпимости. Нередко она была в каком-то радостном светлом настроении. Когда она шутила, глаза ее искрились, обычно бледное лицо ее покрывалось легким румянцем».
Елизавета была самой заметной и привлекательной среди первых европейских красавиц. «Наша Великая княгиня была хороша и красива как день! – восхищалась ею Зинаида Юсупова на лондонских праздниках 1897 года в честь «бриллиантового» юбилея королевы Виктории. – Вообще она самая красивая из всех здешних принцесс, и наше сердце радуется». Далекие от придворных кругов простые европейцы выражали чувства более непосредственно, а порой и необычно. «Однажды в Венеции, – вспоминал брат Елизаветы Федоровны, – я видел на рынке, как многие люди побросали свои товары и шли за ней в восхищении».
В Италии произошел и другой примечательный случай. Как-то раз, гуляя по Флоренции, Сергей и Елизавета повстречали местного крестьянина. Увидев Великую княгиню, прохожий остановился как вкопанный и, не скрывая восторга, воскликнул: «Божья дочь!» «Вот любезный», – заметил про себя Сергей Александрович, явно польщенный таким неожиданным комплиментом жене. Но в бесхитростных словах флорентинца можно найти и нечто большее – с первого взгляда ему, совсем неискушенному человеку, открылась не только внешняя, но и внутренняя, духовная красота Елизаветы, и в самой краткой форме он смог выразить то, на что у других тратились длинные фразы.
Единство внешнего и внутреннего почувствовал в Елизавете и Великий князь Константин Константинович. «Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой… – записал он в дневнике. – Под такой прекрасной наружностью непременно должна быть такая же прекрасная душа». Вскоре эта не дававшая ему покоя мысль обернулась знаменитым стихотворением, вышедшим из-под его пера:
Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно;
Ты так невыразимо хороша!
О, верно под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел, ты чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!
* * *
Восхищаясь характером супруги и гордясь ее прославленной красотой, Сергей Александрович понимал, что такой дар требует дорогой «оправы», а потому не скупился на наряды жены и щедро одаривал ее драгоценностями. Как человек с тонким вкусом, он всегда безошибочно выбирал и заказывал самое лучшее, изящное, высокохудожественное. Доказательством тому может служить изумительная парюра Елизаветы Федоровны из аквамаринов и бриллиантов. Она состоит из диадемы, украшенной алмазными узорами в виде цветов и увенчанной пятью голубыми аквамаринами, ожерелья, выполненного главным ювелиром фирмы «Фаберже» Августом Вильгельмом Холмстремом, и бриллиантового браслета с шестью аквамаринами. Все предметы гарнитура изысканно великолепны, и не сложно вообразить, как восхитительно хороша была в них Великая княгиня.
