Анатолий Лашкевич - В воздушных боях. Балтийское небо

Этот бой был интересен тем, что это был первый групповой бой молодых летчиков. Основную группу «юнкерсов» встретили летчики, вылетевшие с других аэродромов. Самолеты врага были рассеяны еще на подходе к Ленинграду. Враг не прошел. Беспорядочно сбросив смертоносный груз, немцы вразброд повернули обратно, оставив несколько своих самолетов догорать на нашей территории.

После боя собрались участники этого вылета. Не было Вытоптова… Невольно вспомнился утренний разговор с Тимофеем. Он тогда уверенно сказал: «Меня теперь не собьют!» Мы с Петей Хорунжим переглянулись. «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!» — вырвалось у меня. Я был уверен: никто не может сказать, что с ним случится в следующем бою. И вот наглядный пример. Самоуверенность Вытоптова, сбившего 7 вражеских самолетов, привела к ошибкам. Его действия были неправильными с самого начала боя. Не нужно было ему уходить вниз, когда рядом в наборе высоты идет противник. Именно пара, оставшаяся наверху, и сбила его при выходе из пикирования. На помощь покинувшему самолет Вытоптову должен был пойти его ведомый — Корнилов, а пошел Хорунжий. Мне оставалось одно — принять бой на себя, пристроив к себе Корнилова. Когда Корнилова подбили, я был в атаке, но, увидев грозящую ему опасность, вынужден был прекратить атаку и пойти на выручку товарищу. Результат боя известен. Снаряды немецкого аса поразили самолет Вытоптова. Спину и голову летчика защитила бронеспинка, а руки, выступавшие из-за бронеспинки, были поражены вскользь. Приземлился он в расположении наших войск. Здесь же, в медпункте, ему оказали первую помощь. К нам он приехал «тепленький».

— Это вы виноваты, что меня сбили! — набросился он на нас.

— А зачем ты начал делать переворот, когда рядом вражеская пара? — начал я. — На пикировании все звено вытянулось, и ты оказался один впереди, благо у тебя был мотор сильный. На выходе из пикирования, хоть ты и осматривался, ты не увидел немецкой пары, оставшейся наверху, за что и поплатился. Значит, не все у тебя в порядке с осмотрительностью!

Мы скрупулезно разобрали бой и убедили Тимофея, что он был неправ. Поразмыслив, он вскоре согласился с нами.

— Вот смотри! — продолжали мы. — Павел Бородачев из 2-й эскадрильи совершил вылетов почти столько же, сколько и ты. В семи воздушных боях сбил 4 самолета врага и не задается! Возьми Ковалева — в восьми боях сбил 7 самолетов, Кириллова — 5 самолетов. Все они остались скромными, доброжелательными людьми!..

За два месяца, что полк провел на фронте, летный состав окреп и обогатился боевым опытом, совершив сотни боевых вылетов. А 31 мая майора Г. Шварева перевели в другую часть. Так ни разу и не слетал он в то трудное время на боевое задание. Как не справившийся с обязанностями, он был снят с занимаемой должности и назначен командиром 2-й АЭ 21-го ИАП. Являясь инспектором по технике пилотирования 8-й МТАД, 04.05.45 он был осужден по ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР[35] сроком на 6 лет с отбыванием наказания после войны и назначен командиром звена в 12-й КИАП[36], но уже летом 1945 г. наказание постановили считать условным (с испытательным сроком 1 год). В послевоенные годы он преподавал тактику ВВС ВМФ.

В полк пришел новый командир полка — капитан Александр Алексеевич Мироненко[37]. Он из нашей дивизии, из 12-го истребительного полка[38]. Среднего роста, поджарый, немного сутуловатый, не широкий в плечах, он был назначен на столь ответственный пост в 25 лет! Но капитан Мироненко был участником войны с первых дней, а свой первый самолет (Ю-88) сбил 7 июля 1941 г. в районе Таллина, на И-15. К моменту назначения на должность командира нашего полка, за два военных года Мироненко совершил 607 боевых вылетов; в 24 воздушных боях, проведенных на И-15 (20 боев) и МиГ-3 (4 боя), он сбил 7 самолетов врага, участвовал в 87 штурмовках, был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. О наших делах Мироненко знал хорошо — ведь мы были в одной дивизии. Собрав нас на лужайке в расположении 3-й эскадрильи, капитан Мироненко кратко рассказал о себе, а затем продолжал:

— Я напоминаю вам, товарищи летчики, что буду нетерпим к нарушителям воинской дисциплины. После каждого боевого вылета будем обязательно проводить разборы полетов.

Вот в этом он был прав. Мы почти совсем их не проводили. С приходом же Мироненко в эскадрильях повысились организованность и дисциплина, более четко стала проводиться боевая работа. С приходом нового командира эскадрильи стали комплектоваться с учетом национальности. В 1-ю и 2-ю эскадрильи планировали собрать русских, а 3-я эскадрилья комплектовалась только украинцами. На технический состав это не распространялось, только на летчиков.

Весь технический коллектив трудился напряженно, обеспечивая безотказную работу самолетов. Среди всех выделялись своей отличной работой старшина Алексей Шумов; мне запомнились А. Пилипенко, С. Грызунов, В. Балдычев, А. Мухин. Среди оружейников выделялись А. Лухтан, Пухлов, Н. Валяев, А. Черноглазов, Н. Конин, И. Федченков, И. Журавлев и И. Мазков.

Помню жаркие дни июля. Заканчивался день, за который мы совершили по 4–6 боевых вылетов. Красное солнце уходит за горизонт. Аэродром затих, только техники, механики, оружейники, прибористы готовили к завтрашнему дню боевую технику. И вдруг, не нарушая вечерней тишины, нежный голос баяна доносит до нашего слуха знакомую всем мелодию вальса «На сопках Маньчжурии». На моей рейфуге, устроившись на футляре от баяна, Иван Корнилов выводит в тон музыке слова песни. И вот из землянок, из рейфуг потянулись люди. Уставшие за длинный летный день, они с наслаждением слушали дорогие сердцу слова. Так было хорошо, что не хотелось шевелиться. Мне вспомнился дом, родители, Новгород… Родителей не вернешь, а свободу можно вернуть только через победу. Нужно лучше драться, учиться воевать. Нужно расквитаться за смерть родителей, друзей, за поруганные Новгород и Ленинград!

Аэродром затих, а ведь совсем недавно его обстреливали и бомбили. В июне его бомбили 8 раз. Предатель Лавренов поведал немцам, как нас легче уничтожить. На нас сбросили 30 250-килограммовых бомб. Немцы били по столовой, по нашим землянкам, по самолетам. Кроме бомб немцы сбросили по нам 4 бидона с горючей жидкостью. Нас не подпускали к ним, думая, что в этих бидонах какая-то зараза, химия. Кстати, в налетах участвовали только ФВ-190, хотя на Ленинград и Кобону немцы бросали по 70–80 бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111.

В те трудные для страны дни лучшие люди фронта и тыла подавали заявления о приеме их в члены Коммунистической партии. Оценкой политических качеств была боевая работа каждого. К нам в землянку пришли заместитель командира полка по политической части майор С. А. Соколов и парторг полка капитан A. A. Елхин. Была короткая пауза между вылетами. Обращаясь ко мне, майор Соколов спросил: