Ломоносов - Иона Ризнич
Конфликт в химической лаборатории
К огромному сожалению, очень мало сохранилось документов, показывающих, каким был Ломоносов в обычной жизни, в быту. По немногим данным видно, что он был человеком очень гордым и конфликтным. Ни себя, ни свою семью, ни друзей он в обиду не давал. Ломоносова-человека характеризует его письмо Шумахеру, написанное в мае 1756 года. Речь в том письме идет именно об очередном конфликте – с «аптекарским гезелем», то есть учеником, помощником Францем Беттигером, поступившим на работу в качестве лаборатора химической лаборатории в 1751 году и поселившимся в Боновом доме, по соседству с Ломоносовым. Работой его Ломоносов был доволен. Сохранилась копия аттестата, выданного Ломоносовым Беттигеру в марте 1756 года, где удостоверяется, что Беттигер «отправляет свою должность верно и прилежно и сверх химических операций ведет метеорологический журнал третий год».
А вот в качестве соседа Беттигер Ломоносова не устраивал категорически! Ученый неоднократно жаловался на «неприличные поступки лаборатора Беттигера», которые были ему «тягостны и досадны». «Однако все сие пропускал я для того, что он свою лабораторскую должность отправлял по моему указанию как должно, и, надеясь его исправления, сносил я оскорбления». Однако день ото дня становилось все хуже и хуже: число «дневно и ночно» приходящих на квартиру Беттигера гостей «разных званий и наций» все умножалось. Гости эти воспитанностью не отличались: «Уже и ворота середи дня пьяные гости его ломают, а ночью часто стоят по́лы для приезжающих к нему колясок и одноколок».
Прислуга Беттигера тоже вела себя нагло. Терпение Ломоносова переполнилось, когда он узнал, что «девка его бесчестными словами дочерь мою с крыльца сослала, и как жена моя вышла и спросила, зачем оная девка так поступает, то она, поворотясь задом и опершись о перила, давала грубые ответы». Будучи уверен, что сам Беттигер свою служанку никак не накажет, Ломоносов, как то было принято в XVIII веке, «велел… ту девчонку посечь лозами, чтобы впредь фамилия моя от его служанок была спокойна». Беттигер рассвирепел. Далее Ломоносов пишет: «…Вместо того чтобы мне поблагодарить за научение, забыв стыд и за мое к нему снисходительство благодарность, дерзнул утруждать на меня жалобою его сиятельство г. президента, будучи сам виноват передо мною. И ныне, бегая по разным домам, обносит меня ложными жалобами и, по двору ходя, грозит мне через моих домашних, а от Лаборатории отстал». В итоге Ломоносов потребовал его увольнения, порекомендовав на должность лаборатора своего ученика, способного студента Василия Ивановича Клементьева, сына церковного дьячка.
Ходатайство Ломоносова, содержащееся в публикуемом письме, было удовлетворено: определением Академической канцелярии от 30 июля 1756 года Беттигер был уволен от академической службы «по его желанию», и на его место лаборатором был назначен Василий Клементьев. С этого года Клементьев вел активную работу. Ломоносова в отчете за 1756 год писал: «Ныне лаборатор Клементьев под моим смотрением изыскивает по моему указанию, как бы сделать для фейерверков верховые зеленые заездки». Сохранились многочисленные упоминания в описях лаборатории о препаратах, полученных в результате сжигания различных веществ, а также препаратах, полученных в вакууме. В том же 1756 году Ломоносов писал, что им совместно с Клементьевым «учинены опыты химические, со вспоможением воздушного насоса, где в сосудах химических, из которых воздух был вытянут, показывали на огне минералы такие феномены, какие химикам еще не известны».
К сожалению, Клементьев прожил недолго: он умер в 1759 году, в возрасте всего лишь 27 лет, возможно отравившись химическими препаратами. Его кончина была тяжелым ударом для Ломоносова, который возлагал на ученика большие надежды.
Квартирный вопрос
В 1747 году семейству Ломоносовых наконец выделили новую просторную квартиру из пяти комнат. Но за нее пришлось изрядно побороться.
Дело в том, что жилплощадь была служебной – то есть право на нее имели только члены Академии наук. Пятикомнатную квартиру занимал профессор Иоганн Георг Сигизбек – директор Ботанического сада, занявший это место после смерти Аммана. Надо признать, что и по своему образованию, и по отсталости взглядов этот человек явно до академического уровня не дотягивал. Он был креационистом и сторонником теории плоской Земли, а окаменелости считал доказательством Всемирного потопа.
Научные труды его были весьма скромны. В 1736 году он составил и издал каталог растений Ботанического сада и две статьи, не выдерживавшие никакой критики. Да к тому же и характер был у него скверный.
Академиком Сигизбека сделали по ходатайству Лестока – личного врача Елизаветы Петровны, одного из тех, кто возвел ее на престол. Лесток находился в фаворе, и некоторое время Елизавета ему безоговорочно доверяла, пока тот не впутался в заговор и не угодил на дыбу. По его протекции Сигизбеку было назначено жалованье в размере 800 рублей в год с казенной квартирой, отоплением и освещением. Это вызывало раздражение многих более даровитых академиков.
Граф Кирилл Разумовский, вступив в должность президента Академии наук, весной 1747 года уволил Сигизбека на том основании, что «адъюнктом Крашенинниковым и без него пробавиться можно… да и нужды в ботанической науке при Академии такой нет, чтоб профессора на столь великом иждивении за одну только ботанику содержать». Лишившись должности, Сигизбек потерял право и на служебную жилплощадь.
В это же время из России на родину в Тюбинген уехал профессор Иоганн Георг Гмелин – талантливейший и очень активный ученый, исследователь Сибири и друг Ломоносова. Уезжал он с обещанием вернуться, и за его возвращение поручились половиной своего жалованья Ломоносов и Миллер.
Гмелин к моменту своего отъезда имел множество значимых научных трудов, и Академия передала освобождавшуюся квартиру ему – а вот до возвращения Гмелина жить в ней получил право Ломоносов.
Однако Гмелин в Россию не вернулся, сообщив Кириллу Разумовскому, что назначен профессором ботаники Тюбингенского университета. Получалось, что он нарушил свое обещание. Но дело осложнилось еще и тем, что он забрал с собой принадлежавшие Академии наук ценные материалы, выданные ему под расписку. Отказ Гмелина вернуться в Россию вызвал скандал, поручителям вдвое сократили жалованье, ну а взбешенный Ломоносов отправил своему другу гневное письмо, в котором не стеснялся в выражениях: «Я воистину не перестаю удивляться тому, как Вы без всякого стыда и совести [нарушили] Ваши обещания, контракт и клятву и забыли не только благорасположенность, которой Вы пользовались в России, но и, не заботясь о своих собственных интересах, чести и славе и ни в малейшей степени о себе, Вы пришли к мысли об отказе от возвращения в Россию…»
Далее он продолжал:
