Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Спасибо, Зоя, кем бы ты ни была, за это предостережение!

Слова Зои ещё звучали в моей голове, когда я пошёл к начальнику лагеря, с которым у меня были хорошие отношения по делам продовольственным.

Сказав ему, что по слухам мы скоро покинем Германию, я спросил его, не разрешит ли он мне получить увольнительную на пару дней для того, чтобы подобрать нужное для нашего личного багажа перед отъездом. Эта идея понравилась ему. Что-то вроде командировочного удостоверения на три дня было в моих руках вместе с путёвкой на тот самый «Опель», в котором я возил майоршу.

ПОБЕГ

Первым делом остановился я у аптекаря, которому, с большой важностью, я объяснил, что нахожусь на специальном задании, для которого мне нужна гражданская одежда. Через полчаса я уже ехал, как гражданский с поддельными документами. Аптекарь был мастер на все руки. Меня пару раз останавливали советские патрули, но, проверив моё командировочное удостоверение, они пропускали меня без проблем.

К ночи мой «Опель» начал «чихать» — горючее кончилось. С путёвкой в кармане я спокойно переспал до утра и, пожевав что-то из своих запасов, пошёл «искать бензин». Из вещей у меня были только маленький фотоаппарат, сумочка с хлебом и сахаром да дюжина фотоснимков, проявленных аптекарем. Они были завёрнуты в носовой платок вместе с немецкими марками и запрятаны в носки. Всё остальное осталось в лагере, дабы не вызвать подозрения. На руках у меня было удостоверение, просившее немецкие гражданские власти помочь мне с поиском моей семьи. Для русских я мог быть немцем, для немцев — русским.

Не могу вспомнить, каким маршрутом я шёл. С помощью местного населения, помогавшего мне не только советами, но иногда и дававшего что-нибудь поесть и попить, я медленно продвигался к американской оккупационной зоне. В одном месте, поздно вечером, туман застлал дорогу так, что приходилось идти чуть ли не на ощупь. Я догнал четырёх немцев, тоже идущих к границе. Через короткое время, когда дорога проходила между насыпями как слева, так и справа, нас окрикнул советский патруль.

Забрав наши удостоверения личности, справки и другие бумажки, подделанные наспех, нас довели до большого дома и, с обещанием, что завтра утром офицер разберёт, кто есть кто, заперли на ключ. Я разговорился с молодым немцем, который, как он признался, был забран в солдаты только за несколько дней до конца войны. Ему было всего лишь пятнадцать лет и, приютившись у двух старушек в селе, ему удалось избежать плена. Теперь он пробирался в американский сектор, домой.

Моя душа была не на месте, я знал, как придирчивы будут вопросы офицера, и не надеялся, что мои печати, накатанные крутым яйцом, убедят его в моей невиновности.

Надо было бежать! Но как?

Заглянув в уборную, я заметил форточку, но она была слишком высоко, чтобы вылезти через неё без посторонней помощи. Я вспомнил о немецком мальчишке.

После короткого совещания мой мальчик-немец и я зашли вместе в уборную. Что подумали о нас остальные, мне, по крайней мере, было все равно. Так как он побоялся лезть первым, я взобрался на его согнутую спину, открыл форточку и стал протискиваться наружу.

Было ещё темно, густой туман покрывал всё вокруг. Я прислушался — кругом была тишина. Мне надо было вылезти, как-то перевернуться и подать руку ждавшему моей помощи немцу. Я смог вылезти и, держась за форточку, перевернуться лицом к ней. Но моя фотокамера зацепилась за что-то, ремешок резал мне шею. Отпустив форточку одной рукой, я начал освобождать себя от этой удавки, рванул ремешок и, не удержавшись на одной руке, соскользнул по стене дома вниз. Мои ноги встретили мягкое сопротивление гнилых досок, и я медленно, но уверенно, стал проваливаться в яму с человеческими отходами. Да простит мне читатель, но более нежного выражения для содержимого этой ямы, я найти не могу.

Провалившись до подмышек, мне удалось избежать полного погружения в ароматную гущу, ухватившись за оставшиеся целыми доски.

Всё же я, видимо, произвёл шум, и, чего я и опасался, дежурный часовой начал обход доверенного ему участка.

Я увидел его приближающиеся сапоги на уровне моих глаз, самого его не было видно, только его силуэт угадывался, как тень — так густ был туман. Вот это то меня и спасло. Не ожидая встретить любителя поутру поплавать в выгребной яме, сонный часовой прошёл мимо, шаги его затихли, и я начал выбираться из «окружающей среды».

Во имя эстетики, позвольте пропустить описание последующего часа. Скажу только, что я добрался до какого-то пруда, вымылся, выбросил одежду и, в нижнем белье, стараясь не дышать, пошёл, пока не дошёл до маленькой усадьбы. Хозяин уже хлопотал снаружи, и я рискнул обратиться к нему за помощью. Мир не без добрых людей, это так. Пришлось объяснить всю правду, и через полчаса я не только был одет в поношенную, но ещё крепкую одежду, но и накормлен, а в руках у меня был кусок бумаги с планом, как дойти до границы с американской зоной.

Граница была недалеко. Подходить к ней надо было осторожно, так как она охранялась день и ночь. На клочке бумаги были нарисованы стога сена, овраг, черная линия, обозначавшая границу, забор на той стороне оврага и стрелка, указывающая, где находятся две доски, висящие только на одном гвозде. Их надо будет раздвинуть, и я буду в американской зоне.

Казалось, это так легко сделать, что я даже начал колебаться — ведь я «сжигал за собой мосты». Уже в третий раз перехожу через границу. Может, правда говорят, что чёрт не так страшен, как его малюют? Может, что изменится, может, правители СССР образумятся? Но тут же я вспомнил, как однажды на мой вопрос, куда пропадают люди, прошедшие проверку СМЕРШа, моя майорша резко оборвала меня, сказав, что это не моё дело, все идёт по закону! Она предупредила меня, что такие вопросы могут довести меня до мест, «куда Макар телят не гонял».

Ну, что ж, уходить — так уходить!

От одного стога к другому переползал я, как показывали чёрточки на плане. Подполз к оврагу. Крутой, заросший кустами склон на этой стороне, ручей, забор. По ту сторону — молодые деревца, посаженные аккуратными рядами для предотвращения смыва почвы. Было бы неплохо сфотографировать такой удобный для перехода Рубикон, и сказать, как Юлий Цезарь: «Жребий брошен!» Жаль вот, что фотокамера осталась в той яме, которую я никогда не забуду.

Я начал спускаться вниз. Цепляясь за кусты, чтобы не соскользнуть и не полететь вниз на дно оврага, я осторожно спустился до большого булыжника, на котором можно было передохнуть. Тишина, никого вокруг. Я опустил правую ногу к корню куста и был готов спрыгнуть с камня, как вдруг в моих глазах что-то мелькнуло. Знакомая форма… Патрульный с автоматом наизготовку обходил свою зону. Застыв в неудобном положении — одна нога внизу, другая чуть ли не на уровне головы — я ждал, пока он дойдет до места, где овраг делает поворот. Да, он дошёл до поворота и… повернул назад. То же самое на обратном пути — поворот, и опять назад. Так продолжалось с час.