Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын
Если в очень общих чертах сравнить то, что писал Покровский, с тем, к чему пришло следствие Н.А. Соколова, то выглядеть это будет примерно так: по Покровскому, комендант, «благополучно» завершив экзекуцию в подвале Ипатьевского дома, отправился по собственной инициативе сопровождать тайный груз куда-то в неизвестность, подозревая в недобросовестности Ермакова, ибо ему самому поручено было только «привести в исполнение». К шести-семи часам утра отыскали заброшенные шахты. Юровский расставил охрану и разогнал лишних. Трупы раздели и сбросили в шахту, побросали туда гранаты (этим Покровский объяснил найденный «белогвардейцами» палец; конечно, заявление сие не серьёзное – следствие 1919 года определило, что палец хладнокровно отрезали; наверное, кольцо, которое было на нём, как другие, снять не получилось. Ну а Соловьёв, занимаясь главным образом позвонками, естественно, никакого интереса к скелету № 7, который экспертизой заявлен был как скелет императрицы Александры Фёдоровны, не проявлял. В том-то вся ловкость и заключена, что никто из нынешних экспертов не счёл нужным определить на останках следы отчленённого или «оторванного гранатой» женского пальца, хотя уровень современной медицины мог бы в этом вопросе внести некоторую ясность), а тем временем выпарывали бриллианты и жгли одежду В 10 часов утра (17 июля) Юровский, оставив охрану, уехал с бриллиантами в Екатеринбург. Вернулся на шахту в ночь (из города выехал уже в первом часу) на 18 июля на лошади с добытым горючим. Приехал на рассвете. Стали вытаскивать из шахты трупы и копать яму для погребения, потом раздумали и, дождавшись ночи, поехали хоронить в другое место. Никто из Екатеринбурга за это время не наведывался, никаких грузовых и легковых оказий не было, ничего в бочках не привозили. За двое полных суток только и успели, что раздеть, сбросить в шахту да вытащить оттуда, а всё остальное время жгли костры, отгоняя мошкару, да шелушили яйца, которые по требованию Юровского, накануне кровавой ночи, в особняк Ипатьева принесли монашенки. Соколов приводит показания монашки Антонины: «15 июля Юровский нам приказал принести на следующий день полсотни яиц и четверть молока и яйца велел упаковать в корзину». (Заказывая монашенкам приготовить корзину яиц к определённому дню, он что, беспокоился о харчах для Ермакова, ибо сам, по Покровскому, предназначен был на роль исполнителя и своего участия в «похоронах» не предполагал; на самом деле на Ганину Яму он готовился основательно, только вовсе не для контроля за Ермаковым.) Резюмируя показания монашек, Соколов написал: «15 июля ранним утром Юровский уже собирался на рудник и заботился о своём пропитании».
По свидетельству лиц, которых допросил Н.А. Соколов, события этих двух суток проистекали в гораздо более бурном темпе, нежели представленные советской историографией, и включали в свою орбиту ряд людей, между собой совершенно не связанных, которые со своей стороны, по-разному, естественно, никак не согласованно, но в принципе представили картину единую и достаточно убедительную, которую при объективном подходе невозможно без всякого серьёзного анализа просто так проигнорировать. Если, конечно, не было на то «указания».
То, что сочинил Покровский, вопросов не вызывает. Он занимался не расследованием, а создавал схематическую версию расстрела Царя и Его Семьи, исходя из политических соображений, и это вовсе не его личная историческая точка зрения, нет, это заказ советской власти, который, как представитель этой власти, посвящённый во все её тайны, и как профессионал, он чётко сформулировал в директивную концепцию для всех лиц, причастных в той или иной степени к екатеринбургским событиям, и для публичного распространения, если к тому появится необходимость – это во-первых, а во-вторых, следственное дело Н.А. Соколова ему доступно не было. Старший прокурор-криминалист Соловьёв, который вдоль и поперёк проштудировал все материалы и документы следствия Н.А. Соколова и его книгу (так же как и Рябов), не счёл нужным во всех своих собственных следственных «изысканиях» и документах, им составленных, проанализировать те моменты, которые вступают в противоречие с так называемой «Запиской Юровского», из чего можно сделать уверенный вывод, что Соловьёв вовсе не искал истину, о чём он на первых порах заявлял, как мне, во всяком случае, казалось – нелицемерно.
23 января 1998 года Соловьёв представил в Правительственную комиссию документ, завершающий проведённое им следствие по факту убийства Николая II и Его Семьи, на основании которого Генеральной прокуратурой было официально заявлено, что найденные под Екатеринбургом Авдониным и Рябовым ещё в 1978 году останки являются останками Царской Семьи и лиц, разделивших с ними их горькую судьбу.
Документ сей состоит из трёх разделов:
Первый: «Справка о вопросах, связанных с исследованием гибели семьи бывшего российского императора Николая II и лиц из его окружения, погибших 17 июля 1918 года в Екатеринбурге».
Второй: «Сравнительный анализ документов следствия 1918–1924 гг. с данными советских источников и материалами следствия 1991–1997 гг.»
Третий: «Проверка версии о так называемом “ритуальном убийстве” семьи бывшего императора Николая II и лиц из его окружения в 1918 году».
Справка – это очень краткое литературное изложение как бы всех исторических событий, связанных с расстрелом Цдрской Семьи и последующим сокрытием трупов. Особо подчёркивается, что решение о расстреле было принято уральскими властями без всякой причастности Москвы к этой расправе, делается также беглый обзор по книге и следствию Н.А. Соколова, даётся перечень известных документов, к тому относящихся, и воспоминаний, оставленных лицами, участвовавшими в сей кровавой драме. Заключает Справку короткое резюме Соловьёва: «Сравнение следственных документов Н.А. Соколова с данными, приведёнными участниками расстрела и захоронения, и материалов настоящего следствия показывает их непротиворечивость». Насчёт «непротиворечивости» Соловьёв, конечно, выразился очень самоуверенно.
«Сравнительный анализ» – это тоже пересказ всего уже давно известного, также без всяких криминалистических открытий, сделанных в процессе нового дознания, без признаков действительно серьёзного расследования «уголовного дела», но в более развёрнутом изложении, чем в первом разделе. Начинается этот раздел с короткого пересказа колчаковского следствия, потом, наоборот, следует довольно объёмный кусок текста, посвящённый «обстоятельствам расстрела и уничтожения трупов, изложенным в воспоминаниях участников событий», где приводятся с широким цитированием фрагменты известных мемуаров, которые оставили сами екатеринбургские палачи (начиная, естественно, с главного «исполнителя»), как добровольно, так и по необходимости на допросах. Почти полностью приводится текст Покровского, выдаваемый за авторство Юровского, и выступление последнего перед старыми большевиками в 1934 году. Не забывает Соловьёв рассказать всю историю поисков и находки Авдониным и Рябовым вместе с протоколом вскрытия захоронения в 1991 году.
Предваряет вторую часть труда старшего прокурора-криминалиста краткое повествование о том, как происходили события с точки зрения проведённого им уголовного расследования. Так как эта «преамбула» демонстрирует
