Морис Менлельсон - Марк Твен

Воровство — оптовое и розничное. Карикатура худ. Нэста.

Твэн и Уорнер, который был не только журналистом, но и активным политическим деятелем, сознательно стремились противопоставить нарисованным ими отрицательным персонажам положительных героев, представляющих собою лучшее в Америке, ее будущее. Не видя вокруг себя прототипов необычайно добродетельных Филиппа и его невесты, Твэн и Уорнер не смогли создать жизненно-правдивых образов. Видно, что авторам и самим было скучно с их безупречными героями. Демократические мечты, вопреки желанию авторов, не нашли в «Позолоченном веке» адекватного, глубокого выражения.

Наиболее яркий образ в «Позолоченном веке» — «полковник» Селлерс — по существу играет в романе подсобную роль. Селлерс, этот никогда не унывающий фантазер-спекулянт, вечно носится с проектами наживы миллионов и всегда бедствует. Селлерс за обедом. Обед нищенский, жалкий, но гостю объясняют, что такая пища очень полезна для здоровья, что этот обед, конечно, стоит больших денег. Чтобы создать иллюзию горящего камина в нетопленной комнате, Селлерс ставит за экраном в камине зажженную свечу. Он говорит все время о новых проектах обогащения, хвастает несуществующими имениями и капиталами, лжет без конца, лжет вдохновенно, преображая действительность для своих собеседников и даже для самого себя.

Дядя Твэна, Джеймс Лэмптон, был таким же неутомимым фантазером, способным на словах выкачать миллионы из пустыни. Но прототипа «полковника» Селлерса не приходится искать только в семейном кругу Твэна. Разве «позолоченный век» мало видел людей, горевших неукротимым огнем предпринимательства? Только в жизни они обычно не были так добродушны, так бескорыстно внимательны к друзьям, как Селлерс. Твэн сумел создать положительный образ дельца, обрисовав его с мягким, теплым юмором, только придав Селлерсу несколько фантастические, сказочные черты. Когда о железнодорожных спекуляциях говорит «полковник», это звучит почти трогательно.

Твэн сам разочаровался далеко не во всех проектах «полковника». Сатира «позолоченного века» получилась несколько сниженной, хотя в предисловии к книге авторы и говорят с едкой свифтовской иронией: «Читателю должно стать очевидно, что в этой книге изображено вымышленное государство. Главное затруднение авторов было в том, что им неоткуда было заимствовать необходимые примеры. В государстве, в котором нет спекулятивной лихорадки и воспаленной жажды быстрого обогащения, где бедняки простодушны и довольны своей долей, а богачи честны и щедры, где общество пребывает в состоянии изначальной чистоты, а политикой занимаются только способные и преданные своей стране люди, — там, конечно, не найдешь материала для предпринятого нами изображения вымышленного государства».

Твэн задумал построить в Гартфорде дом, который не уступал бы элмайровскому дворцу Лэнгдонов, — Клеменсы были богаты. Пока дом строится, решено было жить в Англии.

Определенных литературных планов у Твэна не было.

Снова прекрасный прием в Англии, выступления с юмористическими речами на званых обедах. Твэн познакомился со всеми знаменитостями — с поэтом Броунингом, с Кэроллом, автором «Алисы в стране чудес», Спенсером, с виднейшими лордами и известными спиритами. Было шумно, весело. Твэн забавлял своих знакомых. Для серьезной работы не оставалось времени, не было соответствующей обстановки.

Перед отъездом из Лондона Твэн прочитал несколько лекций. Лондонцы знали, чего можно ожидать от амери. канских юмористов. Артемус Уорд позабавил не одну тысячу лондонцев своими «лекциями». По существу это были представления комедианта, выступавшего даже с аккомпаниатором. Лучший «номер» Уорда заключался в следующем. Он начинал рассказывать захватывающую романтическую историю, аккомпанемент становился все громче и, наконец, совершенно заглушал слова Уорда — видно было только, как шевелятся его губы. Потом музыка-неожиданно обрывалась, и слышны были заключительные слова рассказчика: «…и она упала в обморок на руки Реджинальда».

Твэн выступал, правда, без аккомпанемента, но он тоже стремился придать своей «лекции» характер комического представления. Вначале Твэн выходил на сцену в роли администратора, объявлявшего, что… лектор не явился. Потом оказывалось, что лектор уже здесь…

Лекции имели настолько большой успех, что Твэн отвез семью в Америку и снова вернулся в Лондон. В течение двух месяцев он ежедневно выступал в столице. В провинцию Твэн не поехал, ибо, как он объяснил в письме своему другу Твичелю, там нельзя было «найти достаточно больших помещений».

Слава росла, книга «Позолоченный век» произвела сенсацию. Твэн с удовольствием отметил, что за месяц было продано двадцать шесть тысяч экземпляров. Таких тиражей бостонские литературные аристократы не знали.

Все шло как нельзя лучше. Теперь Твэн мог осуществить свою мечту — отказаться от прибыльных, но ненавистных лекций. Он протелеграфировал своему антрепренеру: «Почему вы меня не поздравляете? После выступления в четверг я собираюсь навсегда расстаться с лекционной эстрадой».

Из Гартфорда Твэн писал друзьям, что он счастлив, счастье его «полное, одинаковое и бесконечное». Четыре года тому назад Твэн был ничем. С тех пор он прошел немалый путь. «Я был весьма грубым, малообещающим объектом, когда Ливи взялась за меня… И она достигла весьма неплохих результатов».

В 1873 году в Америке начался экономический кризис.

Сотни тысяч людей голодали. В газетах сообщалось о забастовках, избиениях, расстрелах. Но подобные события вызывали еще слабый отклик в литературных кругах Новой Англии.

Этот мирок литературы, искусства и гуманитарных наук самодовольно замкнулся в пределах маленьких красивых поселений Массачусетса и Коннектикута. Вера в американскую демократию, которая несет счастье большинству людей, вера в то, что «более радостные стороны жизни и есть более американские», как говорил Хоуэлс, испытала толчки, но еще не была поколеблена.

Тем, казалось, законнее было отгородиться от постороннего мира, который как-нибудь сам разрешит свои трагические проблемы.

Твэн уже вполне обосновался в Гартфорде. У Клеменсов часто бывали приемы. Время от времени приезжали в гости даже бостонские писатели Хоуэлс и Олдрич. Для них Твэн в некоторых отношениях оставался еще чуждым и не совсем понятным, как и многое в Америке семидесятых годов. Хоуэлс и Олдрич пользовались несравненно более высокой репутацией в писательских кругах, нежели Твэн, и были не менее плодовиты, чем он, но вот разбогател гартфордский юморист гораздо быстрее Хоуэлса и Олдрича. И Твэн откровенно убеждал своих дпузей, что нужно писать такие книги, распространением которых мог бы заняться делец типа Блиса. При помощи рекламы и целой армии агентов он задолго до выхода книги из печати соберет большую подписку, обеспечивающую богатство вместо обычных жалких литературных гонораров.