Ирина Гуро - Ранний свет зимою

Конец. Уйти было невозможно. Удавихин и этот, двух аршин семи вершков росту, были связаны невидимой веревочкой. Куда этот, туда и он, Удавихин.

«Преступник», заметив внимание к себе, резко повернулся и, приятно улыбнувшись, залопотал что-то непонятное, похожее на гоготанье гусака. Прогоготав, он вопросительно поднял брови.

Пораженный Удавихин забормотал, стараясь изобразить похожие звуки:

— Не поунимау, ней знау…

Неизвестного, видимо, удовлетворило это. Он с довольным видом вытащил из жилетного кармана визитную карточку — кусочек ослепительно белого картона с золотым обрезом. Удавихин с трепетом прочел:

«Ричард К. Больс. Уполномоченный в России».

И ниже:

«Акционерное общество Робей и К°, Англия. Напильники, пилы, молотки, кирки, зубила и прочее».

Вложив карточку в руку опешившего Удавихина, незнакомец ткнул себя пальцем в грудь и, невероятно раскатывая «р», повторил:

— Ррричард К. Больс.

Затем он без церемоний ткнул пальцем Удавихина и опять поднял брови.

Удавихин догадался и, вежливо приподнявшись, с готовностью отрекомендовался.

Уполномоченный неизвестно отчего громко засмеялся и закричал в самое ухо Удавихина: «Петров Завод! Петров Завод», — помахав рукой в сторону поезда; видимо, объяснял, куда едет. После чего иностранец молниеносно опрокинул в рот поднесенную буфетчиком водку, бросил на стол монету и не торопясь удалился, вытягивая ноги, как журавль.

Удавихин, подобострастно осклабившись, увидел в окно, как уполномоченный вышел на перрон. Он указал пальцем носильщику на свой желтый чемодан. На этот раз согбение было ясно видно. Белый рубец мелькнул на нем.

Удавихин хотел закричать, побежать, схватить, пресечь… Но, как во сне, не мог двинуться.

Иностранец нырнул в синий вагон, сияющий лаком и металлическими частями. Звонко ударил колокол. Локомотив сипло загудел. Из трубы вырвался и побежал, низко стелясь над крышами вагонов, серый длинный дым, похожий на ярмарочную игрушку «тещин язык». Оглушительно лязгнули сцепления. Вагоны дернулись, стали, опять дернулись. Провожающие, носильщики и просто любопытные двинулись за поездом по деревянной платформе. Мальчишки, навалившись скопом, отпихнули наконец жандарма Епишку и прорвались на перрон. Крики мальчишек: «Ура! Поехали! Едет!» — на минуту перекрыли стук колес.

Проплыли зеленые вагоны третьего класса, проскочил замыкающий товарный. Все было кончено. Теперь оставалось только молчать о своей оплошке. Да и была ли оплошка? Может быть, и не было. Рубец померещился, а они, Ричард, действительно иностранцы-с, Европа! Скандал мог получиться ди-пло-ма-ти-ческий!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

РАННЯЯ ВЕСНА

Ничем не отличалась ранняя весна 1901 года от обычных читинских весен. Дул северо-западный острый, пронизывающий ветер хиус, вздымая песок с немощеных улиц, засыпая глаза прохожим. Утром солнце с трудом разгоняло морозный туман…

Но для Минея и его товарищей это была весна больших надежд.

Глубокой ночью иркутский поезд подходил к станции Чита — Дальний вокзал. Повсюду в домах были погашены огни, и только станция в желтом свете фонарей жила своей обычной ночной жизнью: пыхтели паровозы, тонкими голосами вскрикивали маневровые «кукушки», несложной песенкой заливался сигнальный рожок, и составители поездов переговаривались свистками на скудно освещенных запасных путях.

Недалеко от станции Алексей Гонцов снял каморку с окошком, выходящим в степь. С вокзала сюда можно было пробраться незаметно через багажный двор. У Гонцова собрались товарищи, ожидая Минея.

Когда из окна стали видны медленно приближающиеся огни паровоза, друзья прильнули к стеклу.

Как ни напряженно было ожидание, они не услышали стука в дверь. Она распахнулась внезапно, и тотчас ветер ворвался в каморку, высоко взметнув пламя керосиновой лампы.

Миней в сдвинутой на затылок фуражке, в распахнутом пальто стоял на пороге.

Он привез из Иркутска номер ленинской «Искры». Настоящий экземпляр газеты — не переписанный, а живой, подлинный, отпечатанный на папиросной бумаге в заграничной типографии, с великими предосторожностями переправленный через границу.

Читинцы впервые держали в руках «Искру». С волнением склонились головы над тонким листком с мелким шрифтом.

Миней вспомнил ночь в музее и слова Степана Ивановича о ленинском плане создания партии. Вот она, та газета, которая, по мысли Ленина, должна стать коллективным организатором партии рабочего класса! Пусть еще разобщены социал-демократические организации России, не связаны между собой, но у них наконец есть свой центр.

— А у нас все еще молодо-зелено! — с горечью проговорил Миней. — Работаем по-кустарному, за что ни возьмись, всё у нас только в зародыше! Все делают всё, все знают обо всех, а это грозит провалом! Разделить работу между собой — значит, лучше укрыться от охранки. И потом, нищенски мы живем, листовку и то напечатать сами не можем.

Алексей Гонцов горячился:

— Народ у нас золотой! Надо только разъяснить людям, что к чему. Показать на жизненных примерах, с чего богатеют все эти господа гулевичи, подрядчики кузьки и прочие черти-дьяволы! Как ежедневно, ежечасно давят нашего брата!

Иван Иванович, бережно разглаживая морщинистой рукой тонкий газетный лист, задумчиво проговорил:

— Дошла, значит, до нас «Искра». Сюда, за Байкал, на край земли! Видать, отправляли ее, везли, передавали люди, понимающие, как надо вести работу под носом у жандармов и шпиков! Вот и нам бы покрепче закрутить конспирацию! Ты, Миней, бегаешь к нам в мастерские надо не надо, а шпиков и у нас хватает! Каждый задумается: к чему бы это аптекарю на Дальний вокзал по пыли топать заместо прогулки с барышней или там по части выпивки?.. Что, верно я говорю?

Фоменко, как всегда, молчал, думал про себя: «Выходит, мы теперь все вместе драться будем — с питерцами, с Ивановнами, со всеми. Организация!.. Пускай мне скажут, что делать надо. Выполню. Не подведу».

— Хорошо бы за границу поехать, связаться с центром! Получить указания, литературу… — сказал Миней. На минуту в комнате воцарилась тишина. Усердно дымили цигарками. Каждый мысленно измерял путь до далекого центра.

Миней поднялся, с силой распахнул окно. Друзья стояли лицом к лицу с ночью.

На широких землях за Байкалом бушевали весенние ветры. По бескрайним степным просторам мчались они, не разбиваясь о сопки, взлетая на них, шумя по гривам, и в неистовстве скатывались с вершин. Казалось, все мчится вслед за ветрами, не в силах противиться им. Чудилось, холмы сдвинулись с мест, быстро и невнятно шептали что-то вздыбленные пески; махали ветками деревья; низко стелясь и свистя, уползали за ветром сухие, прошлогодние травы… И все туда же, в ту же сторону, мчались темные косматые тучи, и черные клубки перекати-поля казались тучами, скатившимися с небес.