Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

— Пойми, Аня, — уговаривал ее Данченков, — больше некому. Да ты и так фактически руководила половиной организации. Твоя группа девушек, польская группа, чехословацкая группа — ты создала все эти группы. Они за тобой и останутся. А остальные группы Поварова — в Сеще и сещинской полиции, в Вельской, Яблони, Радичах — и дубровская организация будут действовать самостоятельно. Они не должны знать тебя и твоих подпольщиков. Мы уже с Дядей Колей подумывали о том, чтобы выделить твой интернационал в особую организацию, глубже ее законспирировать, ограничить ее слишком широкие связи. И то ненормально, что твоя, Аня, организация связана не только с нами, но и с Виницким, но эту связь я не могу вам запретить. А у Поварова были еще связи и с рогнединскими партизанами и разведчиками. Все это увеличивало шансы провала. Твоя организация, Аня, для нас самая нужная, самая ценная. Береги ее!

— Извините, Федор Семенович! — прошептала Аня, вытирая концами косынки брызнувшие из глаз слезы. — Вот видите, какой из меня командир! Девчонка я, слезы у меня близкие!…

Успокоив кое-как Аню, Данченков и Дядя Коля указали Ане два канала связи для передачи сведений из Сещи в лес. Аня заучила новый пароль.

— Пароль очень прост, — объяснил Дядя Коля, поглаживая рыжую бороду. — Сегодня шестнадцатое сентября. Тот, кто придет к тебе, назовет цифру, состоящую из вчерашнего и завтрашнего числа. Итак, какой пароль сегодня?

— Пятнадцать-семнадцать, — без запинки ответила Аня. Ей вспомнился первый пароль — свой собственный красный шарф на шее Маруси Кортелевой из Шушарова. Всего три с половиной месяца прошло, а сколько пережито, сделано, выстрадано…

— Точно! — довольно улыбнулся Дядя Коля, ласково поглядывая на Аню своими голубыми, с лукавинкой глазами.

Данченков с трудом узнавал Аню. «Как меняет людей нечеловеческое напряжение подпольной работы! — думал он, глядя на двадцатилетнюю девушку. — Да, ей можно доверить организацию…»

— А в отряд, Анюта, не просись и не думай, — сказал ей серьезно Данченков. — В Сеще ты в десять, сто раз больше сделаешь! Безопасности ради надо поручить одним членам организации — Венделину, например, — только разведку, а поляки пусть займутся диверсиями. Группы расширять дальше не нужно. Мы сильно на тебя надеемся, Аня. Понимаешь, это как эстафета… Костя погиб, теперь на тебя надежда… Мы в тебя верим.

«Мы верим в тебя!» Всю дорогу — всю нелегкую дорогу из леса в Сещу — вспоминала Аня эти слова. Она понимала: это емкое слово «мы» вмещало в себя всех партизан, народ, Красную Армию, ту Москву, которую так и не увидел Костя Поваров и которую ни разу еще не видела сама Аня.

Наверное, самым черным днем для Ани был день, когда Сещу облетела весть: «Полицай Поваров подорвался на партизанской мине!» По улицам поселка, по тряским колеям медленно катила полицейская подвода. Из-под рогожи торчал разодранный взрывом сапог. Под колесами шуршали желтью палые листья, а сещинцы, глядя вслед подводе, ворчали вполголоса: «Собаке собачья смерть!»

Аня стояла и смотрела, и все плыло перед ее глазами — и удалявшаяся телега, и закатное багровое солнце. А сердце, набухая невыносимой болью, ширилось и ширилось от беззвучно надсадного крика.

Никто тогда не знал, что придет время и назовет Сеща свою школу именем героя и на могиле Кости Поварова поставит обелиск…

Глава седьмая.

В ДНИ СТАЛИНГРАДА

НАЛЕТ НА ПРИГОРЬЕ

В честь 25-й годовщины Великого Октября Клетнянский оперативный центр (он направлял в то время боевую деятельность клетнянских партизан) решил провести небывало дерзкую операцию — разгромить станцию Пригорье, в четырнадцати километрах северо-западнее станции Сещинской. Пятая Ворговская бригада имени Сергея Лазо под командованием ее начальника штаба подполковника Коротченкова, поддержанная другими отрядами, внезапно напала темной дождливой ночью на эту крупную прифронтовую базу и, перебив более трехсот пятидесяти гитлеровцев, смела станцию с лица земли. Командирский отряд, взорвав два моста, помешал гитлеровскому подкреплению подойти к Пригорью из Рославля и Сещи. По поручению Западного штаба партизанского движения операцией руководили подполковник Коротченков и комиссар лазовцев Шараев.

Операцию в Пригорье военные историки и сегодня считают одной из десятка самых блестящих и крупных партизанских операций Великой Отечественной войны. Если случится вам проезжать по железной дороге Рославль — Брянск, вы увидите, сойдя на неприметной станции Пригорье, мемориальную доску, установленную не так давно, в сентябре 1958 года, в ознаменование пятнадцатилетия освобождения Смоленщины, с такой надписью: «Здесь на станции Пригорье в ночь на 5 ноября 1942 года партизанской бригадой имени С. Лазо был нанесен удар по крупной прифронтовой базе немецко-фашистских войск. Во время этого налета было уничтожено 17 самолетов, эшелон с бронетягачами, 2 вагона с боеприпасами, 13 автомашин, склад с продовольствием и военным обмундированием, взорвана водокачка, выведен из строя узел связи, подорваны железнодорожные стрелки, семафоры. Убито 370 немецких солдат и офицеров. Героизм советских людей в годы Великой Отечественной войны не померкнет в веках».

А неподалеку — памятник. Советский солдат, сняв каску, навеки застыл, устремив торжественный и скорбный взор на братскую партизанскую могилу…

Другие отряды в ту памятную ночь помогали лазовцам — взрывали мосты, уничтожали связь. Отряду Толочина («Силыча») было приказано «беспокоить огнем своей батареи», состоявшей из одного дряхлого семидесятипятимиллиметрового орудия и одной «сорокапятки», гарнизон Сещинского аэродрома с тем, чтобы отвлечь его внимание от налета лазовцев на Пригорье.

Ночная неравная артиллерийская дуэль продолжалась до пяти утра. Шрапнельные снаряды зениток рвались в стороне от батареи. Партизаны-артиллеристы взмокли, поднося снаряды и перекатывая пушки с места на место, чтобы корректировщики сещинских батарей не нащупали их.

Полковник Дюда все же выслал отряд на помощь пригорьевскому гарнизону, но на шоссе его смяли лазовцы. В ту ночь Дюда потерял семнадцать самолетов в Пригорье. Этот налет побудил его просить начальство усилить сещинский гарнизон. Вернер, в свою очередь, ходатайствовал об укреплении на базе контрразведки — органов СД и ГФП. Немцы в Сеще теперь чувствовали себя точно в осаде.

Когда после сигнала отхода, сидя на зарядных ящиках и на лафетах, партизаны-артиллеристы мчались в лес, с Сещинского аэродрома поднялось около двадцати пикировщиков. На рассвете они полетели на северо-запад и долго кружили над Пригорьем, метались над мглистой лентой шоссе, разыскивая исчезнувших партизан. В дыму и тумане оплывали осветительные ракеты, грохотали разрывы слепо кинутых вокруг Пригорья бомб. Тех самых бомб, что должны были обрушиться в тот день на красноармейские окопы, а ночью, возможно, на Москву… А лазовцы и другие бригады, и отряды благополучно вернулись в лес.