Иван Рахилло - Московские встречи

— Даёшь в советскую Арктику советский дирижабль!.. Пусть у ворот полюса гудят ледоколы, летают самолёты, носятся моторные лодки. Но мы должны все силы отдать, все на НАШ, НАШ дирижабль!

Хочется кричать, звать, доказывать.

И ты озаглавливаешь свой очередной очерк зовущим лозунгом: «Он будет! Он полетит!»

Ты привлекаешь внимание читателя сенсационными подзаголовками: «Три радиограммы. + Почта закрывается. + Видим землю. + Воздушный гигант над ледоколом. + Шлюпку! + Почту. + Восемнадцать минут».

…Если бы на секунду разверзлись скалы островов Земли Франца-Иосифа, расступились бы льды, развеялись туманы, если бы вся страна на секунду увидела дирижабль у острова Гукера, — с полей колхозов, с гор Дагестана, из степей Украины, из сибирской тайги, с гор Памира, от границ Афганистана и Китая, — по всей стране раздался бы могучий клич:

— Даёшь советский дирижабль!

Он будет, и он полетит, наш дирижабль, — ты убеждён в этом.

С каким тонким юмором и чувством превосходства мог осмеять ты «цивилизованных» туристов, приехавших из Америки, чтобы увидеть своими глазами «диких людей севера», питающихся сырым мясом и танцующих первобытные шаманские пляски.

В «Долине Молчания» туристы познакомились с девушкой Арктики.

Окружая девушку с фотоаппаратами, они с настойчивым любопытством оглядывали стройную фигуру в полушубке и высоких сапогах, рассматривали её спокойное, полное достоинства лицо в кожаном шлеме.

Девушка из Арктики!.. На краю земли, среди вечных льдов… и… она не дрессирует белых медведей, не пляшет диких танцев на вершине глетчера и не ест сырого мяса?! Спокойно, уверенно она показывала вершковую полярную иву, цветы, взращённые ею среди вечных снегов; как хозяин острова, она вела гостей по долине, карабкаясь по камням к месторождениям открытого ею угля. Как опытный лектор разъясняла геологические породы, и… на второй день иностранцы уже не снимали девушку советской Арктики.

С какой трогательной теплотой рассказывал ты по возвращении о незаметных советских героях, зимующих на далеком Севере.

— Во время полярной ночи их станцию вызывает Ленинград. Им устраивают разговор с родными. Зимовщики стоят у рупора, взволнованные до глубины души. Трёхлетняя дочка молодого зимовщика говорит: «Папа, ты слышишь?.. Это говорю я, папа…»

Ты рассказываешь, и глаза твои почему-то становятся влажней: не твоя ли это маленькая Марианночка говорила с тобой?

Чтобы скрыть волнение, ты переводишь разговор на шутку, на охоту, на весёлое свидание с белыми медведями.

— Как-то сидят зимовщики, английским языком занимаются. Вдруг залаяли собаки. Охотники Кузнецов и Хантазейский бросились с фонарями в темноту. Смотрят, а на берегу неподвижно стоят два медведя.

Это были единственные гости в зимнюю ночь…

Далеко от Москвы до Мадрида,Но сильней и сильней каждый часПлач испанских детей, как обида,Отзывается в сердце у нас.Далеко до бойцов Барселоны,Но доходит до них наш приветСквозь огонь, и туман, и заслоны —Для любви расстояния нет.И, далёкий привет наш услыша,Забывая опасность и страх,Мигуэль, а по-нашему Миша,На скаку привстаёт в стременах…

Джек Алтаузен.

Осень 1938 года. Взоры всего передового человечества с тревогой устремлены к осаждённому Мадриду. Над городом, над кварталами плывут дымные облака пожарищ. Фашистские лётчики стремятся выполнить приказ генерала Франко: «Разрушить Мадрид квартал за кварталом!»

Разве можно в эти дни усидеть на месте, не побывать там, где решается судьба республиканской Испании!

Но как туда попасть?..

Одесса! Отсюда направляются советские корабли с грузами продовольствия для героического испанского народа.

Здравствуй, Одесса!

Одесские журналисты до сих пор разводят руками от удивления.

— Нам в подарок был преподнесён «большой арбуз». Розенфельд и Корольков прибыли в город инкогнито. В Одессе их знали в лицо; чтобы не возбуждать лишних подозрений, они появлялись на улицах или очень рано или поздно ночью. Их рейс: гостиница — Управление Черноморского пароходства. 

Журналисты — народ наблюдательный: раз появился Розенфельд, значит, жди важных событий! Но меньше всего ожидали одесситы от прибывших москвичей этого «подарка». Розенфельд и Корольков поступили на корабль, отходящий в Испанию… рядовыми матросами. Они скрыли от Управления пароходства свою настоящую профессию.

Жаркое утро. У пирса стоит огромный «Трансбалт». На блоках спущена «беседка», в ней сидит матрос и красит борт. Он увлечён своим занятием. С борта корабля по всему порту разносится громовой голос боцмана.

На палубе появляется в рабочей брезентовой робе и полосатой тельняшке Розенфельд, он держит в руках ведро, лицо его растерянно.

— Юрка, — кричит он вниз, — боцман какую-то команду подаёт!

И Корольков (это он раскачивается в «беседке», орудуя малярной кистью) отвечает приятелю:

— Делай что-нибудь! Бери швабру и начинай мыть палубу…

Корабль вот-вот должен отправиться в рейс, и так обидно в последнюю минуту быть списанным на берег. Нет, черт возьми, пусть там орёт непонятное боцман, швабру в руки — и Михаил с остервенелым ожесточением начинает драить палубу… Боцман любуется старательным моряком.

Через три года все впечатления войдут в книгу «Морская тайна». Приписанные другому герою, преломленные через призму личных и непосредственных переживаний, они приобретут бесценную простоту художественной правды.

Сжигаемые жестоким солнцем, словно приподнятые на воздух, качаются в дымке белые дома Алжира. Морской переход полон опасностей, подводные лодки фашистов топят мирные корабли. Ночью пароход отрывается от берегов Африки. Ты не спишь, с нетерпением ожидая утра, чтобы первому увидеть суровое побережье Испании.

И может быть, здесь, в одиночестве, под звездами чужого неба впервые приходят образы героев будущей ненаписанной книги о героях Мадрида…

С рассветом на горизонте открылись далёкие горы.

Вот она, Испания…

Серые скалы окружили спокойную бухту Картахена. На рейде в загадочной тишине медленно разворачиваются на якорях иностранные военные корабли.

На вершинах скал старинные каменные башни с орудиями. Ночью Картахену бомбили фашистские самолёты.

Погибло несколько рабочих семей.

Об этом рассказывает человек в берете с выпирающим из-под пиджака револьвером, с воспаленными от бессонницы глазами — чиновник испанского правительства.