Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.

– Почему, если на этом можно здорово выиграть в сроке? Рассматривайте это как военную хитрость.

– Не-ет. Нельзя брать на себя функции творца, самому управлять своей судьбой. Когда перед тобой открывается дверь, ты должен в нее войти. Нельзя уворачиваться. Тюрьма – это была нормальная судьба для человека моего круга тогда, и я должен был через нее пройти.

– А может, это господь надоумил увернуться?

– Нет. Человек всегда точно знает, что такое хорошо и что такое плохо, и как хорошие мальчики отделяются от плохих.

– А сейчас вы хороший мальчик? Или плохой?

После секундной паузы Глеб Олегович неопределенно улыбнулся:

– Ноу комментс…

…Поработавший с политиками и немало изучивший их породу, Павловский может дать всему зверинцу весьма точные характеристики. Например, Явлинский – «это политический зверь, которого выгнали из его ниши. Весельчак и душа небольших застолий в отделах НИИ».

– Знаете, – напоминает мне Павловский то, что мне, четыре года отработавшему в науке, напоминать не нужно, – в научных институтах была такая хорошая, веселая атмосфера, люди часто собирались на капустники.

– Как правило, в «ящиках» это особенно характерно проявлялось.

– Да-да. В сытых таких местах, где трудно проверить, делаешь ты что-то или нет, и платили чуть побольше… Так вот, я очень хорошо отношусь к Григорию, как к человеку, но он – душа ниишных сабантуйчиков. Это его роль. А в политике он занимал не свое место. Большинство людей в этой стране занимается не своим делом. Не Григорию Алексеевичу нужно было делать либеральную партию, но так уж вышло. В русской политике, поскольку она виртуальна, огромную роль играет вовремя выкрикнутое слово «я». Так и с Григорием Алексеевичем вышло. В 1993 году считалось, что Ельцину нет альтернативы. Неизвестно почему, но все это повторяли. И тут выскочил Явлинский и сказал: «Я альтернатива!» Так возник известный российский политик Явлинский.

В свое время в диссидентских кругах мы обсуждали, что будет, когда система рухнет и наступит свобода. И мой друг Виктор Томачинский (он погиб в лагере) говорил: «Я в случае свободных выборов буду голосовать за ту партию, которую поддержит КГБ». – «Почему?!» – «А ты сам подумай, что будет со страной, если к власти придут все эти ребята, которые сейчас сидят по редакциям, в журнале „Мурзилка“… Я думаю, Томачинский был прав. Нынешнее поколение политиков – это пробка, которая закупорила поры политической жизни. Если эту пробку выбить, появятся политики новой формации. Из бизнеса, из региональной политики.

– Из бизнеса и регионов. Абрамович не из их числа?

– Меня, честно говоря, удивил его шаг с Чукоткой. И как всякий интересный шаг он может толковаться и толкуется по-разному… Но признаюсь – я этого не ожидал. Совершенно не ожидал! И поэтому слежу за Абрамовичем с большим интересом. Неординарно поступил.

– Но вы как-то объясняете себе этот поступок?

– А мне не свойственно занятие, на которое бесплодно тратит время наше общество, – объяснять людей. Потому что, когда объясняешь людей, всегда приписываешь им свое, то есть то, чего там на самом деле нет. Вносишь помеху. Поэтому я отношусь к людям, как к черным ящикам. Смотрю, что на входе и что на выходе. Что на них влияет и как это возвращается в виде действий и слов. Удобнее не знать, что внутри у человека. Тогда легче предсказывать его поведение, потому что не приписываешь ему своих свойств и своего видения мира. Принцип черного ящика я считаю для политики методологически самым верным.

Путина Павловский считает бюрократом.

– В хорошем смысле этого слова. В России всегда ругались этим словом, а настоящих-то бюрократов, как точных управленцев, которые могут спустить приказ и добиться его исполнения, никогда у нас не было. Путин – замечательный управленец. Он всегда четко действует в пределах своего мандата. Когда он был руководителем правительства, его задачей было сделать из номинального правительства правительство реальное. И он его сделал – правительство перестало быть предбанником Кремля и реально заработало. И работает до сих пор, не конфликтуя с Кремлем, как раньше. Но сегодня Путин – совсем другой человек. Он очень сильно вырос и сейчас осознает себя национальным лидером. И это не придуманный кем-то имидж. Путин – реальный лидер нации.

– Вы хорошо изучили этот черный ящик?

– Путин мне биографически очень понятен, потому что он семидесятник, как и я.

– А я восьмидесятник. И шестидесятников не люблю.

– И я не люблю. И никогда не любил. В России всегда были поколенческие разрывы… Но есть такие агрессивные поколения, которые подминают под себя последующие поколения. Родители не должны отбирать биографию у детей. А шестидесятники сожрали не только свою собственную биографию, но и биографию детей и внуков. Они очень давили. Навязчивое поколение слишком. Потому что закомплексованное. Шестидесятники сами не реализовались и после этого всем мешали жить.

– А семидесятники каковы? Мне о них ничего не известно. О своем-то поколении я знаю по себе и друзьям. А про ваше – ничего. Так же, наверное, как и вы о нас…

– Семидесятые – это было время, когда казалось, что из Советского Союза можно сделать социалистические Соединенные Штаты, надо только найти способ вытащить интересных и сильных людей наверх. Была масса сильных людей! Но они все сидели по подвалам, другим неподходящим местам. По тюрьмам. А многие просто уехали… И еще плохо, что шестидесятники монополизировали традицию – стали посредниками между теми, кто был до них, и теми, кто после них. Они сидели на наследии и выдавали из него какие-то пережеванные порции. Мне повезло – я нашел обходные пути, нашел стариков, которые были и сильнее и умнее их. Историк Гефтер, например. Он из того же поколения, что и шестидесятники, но он и сам их не любил… А кроме того, шестидесятники создали культ шестидесятых. Были реальные шестидесятые и есть культ шестидесятых, так же как есть Одесса и есть культ Одессы.

– Явлинский, по-моему, типичный шестидесятник, хотя достаточно молод.

– Явлинский и Чубайс – люди, испорченные шестидесятниками, культом Окуджавы… Шестидесятничество – это ведь такой либеральный масскульт.

– А что вы имеете против Чубайса?

– Я сам прошел через обольщение Чубайсом. Просто потому, что в русской политике мы постоянно искали сильного человека. Но на самом деле Чубайс представляет собой парадоксальный сплав – это такой сентиментальный робот. Железная конструкция, некоторые суставы которой сильно заржавели, а внутри есть комнатка, где горит лампадка у портрета Окуджавы и по стенкам развешаны репродукции из «Огонька» эпохи гласности. И вот этот кажущийся внутренний ценностный импульс дает Чубайсу право действовать беспощадно. Но такая раздвоенность всегда мстит человеку, потому что там, где, как ему кажется, он реализует ценности, на самом деле действует наугад.