Иван Исаков - Каспий, 1920 год

15 апреля. Петровск-порт (вторично).

Самое приятное, что, несмотря на невозможность отбалансировать гребные винты на стенде (очевидно, было сделано в Кронштадте) и недостаток времени для проверки линии валов, вибрация от новых винтов почти не ощущается.

На участке траверз мыса Сулак - Петровск-порт начали повышать обороты, сколько позволяли три действующих котла.

Довели почти до двухсот оборотов, а это около восемнадцати-девятнадцати узлов. Жаль, что нет мерной мили.

Стоя над трапом лицом к корме, любуюсь ровной кружевной пеной кильватерной струи, которую прокладывает, как по линейке, рулевой Вася Кузнецов, артист своего дела. На Волге он не мог показать всех своих талантов.

Не знаю, комиссар ли или кто другой подсказал, но команда, как вызванная по авралу, почти вся наверху.

Чудный солнечный день, затихающая, очень пологая зыбь, горы над Петровском вдали и шипящая лобовая волна, убегающая от борта с такой непривычной скоростью. Какой моряк не залюбуется подобной картиной, особенно после многолетнего голодания?

Механик Лузгин сияет. Так и должно быть. Золотые руки! Ему больше всех миноносец обязан, в том числе и сменой винтов.

Кто- то из машинистов, стоя у комингса машинного люка, показывает мне издали большой палец и кричит, улыбаясь:

- Как по маслу!

И действительно, что-то есть маслянистое в этой гладкой и глянцевитой зыби.

Но тут же, как сбавили ход до 12 узлов, случилось маленькое происшествие, которое могло бы кончиться большим несчастьем.

Я всегда запрещал опираться на леера, особенно на троссовые, которые на «Деятельном» тянулись почти вдоль всего борта. И всегда знал, что достаточно мне уйти или только отвернуться, как эта дурная привычка вступала опять в силу.

Только серьезный Немм, хороший боцман, старый моряк и опытный рыбак, сочувствовал моему упорству. Остальные, очевидно, считали, что это блажь бывшего офицера (в старом флоте строго грели за опору на леера, не думая о разъяснении причин), заботящегося о внешнем благолепии морской службы.

Вот и сейчас, пользуясь радостным событием, против машинного люка, с наветренного борта, собрался целый клуб, причем несколько человек облокотились задом, а двое даже сели на верхний леер из мягкого троса, оперев ноги на нижний.

Не успел я крикнуть, чтобы прекратили это безобразие, как внезапно, делая сальто через голову, два человека полетели спиной в воду.

Одна мысль - молнией: «Винты!»

«Право на борт!…» Из-за того, что я видел падение и стоял у штурвала хороший рулевой, - не запоздало. Снежинский, мгновенно поняв, в чем дело, остановил правую машину. И через минуту мы увидели две головы на пенистой глади воды, кипящей от отворачивающейся на циркуляции кормы.

«Человек за бортом!», сирена, остановка второй машины, начало спуска шлюпки и т.д. - все это запоздало. Ведь мы ни разу не тренировались, не делали учебных тревог.

Как всегда в таких случаях, все произошло абсолютно неожиданно.

Что их спасло? Все вместе взятое, но, очевидно, решающим явилось расстояние от места падения до винтов при данной скорости и изумительная способность эсминцев типа «Деятельный» слушаться руля. Если бы они сидели непосредственно над винтами или перед ними, то мгновенно были бы разрублены, так как в этом месте вода самими винтами втягивается под подзор кормы, а последняя не успела бы отреагировать на положение руля даже у такого хорошо управляемого корабля.

Случайностью было и то, что я смотрел на корму и видел падение.

Я был взбешен больше, чем испуган.

Когда героев дня, принятых на шлюпку, подвели к борту и раздались первые поздравления «с открытием купального сезона», мне стоило колоссальных усилий, чтобы не сорваться. При виде физиономии командира наступила полная тишина.

* * *

Сосчитав до двадцати, «через нуль» {70}, я подозвал к мостику боцмана и громко, через его голову, сказал:

- Боцман! Объявите! Если когда-нибудь еще раз увижу сидящего на леере, то никакого взыскания не будет. Но даю слово, что такой липовый моряк будет в тот же день списан с корабля! А вам делаю замечание.

Леер существует для того, чтобы удержать падающего человека. На качке на него могут опереться не два, а четыре человека сразу. Трос, рассчитанный на несколько тонн, закреплен был гнилой шкимушкой, вы этого не досмотрели!

Старику было неприятно слушать выговор при всех, но возражать было нечего, так как с мостика было видно, что у кормовой угловой стойки возится его подручный марсовой, перетягивая леера и такелажную цепочку.

Что касается остальных, то я знал: выпасть из такого коллектива было бы для каждого не наказанием, а несчастьем.

Петровск- порт почему-то радовал, как родной дом.

На этот раз он был нарядный. Весь в зелени.

Встречает дозорный сторожевик. Совсем как в приличном военном порту.

Подходим к «своему» месту, но на этот раз не так просто: в гавани уж несколько канлодок и транспортов, которые пришли за время нашего отсутствия.

16 апреля (Петровск-порт).

Когда отоспался после похода, конечно, предварительно доложив в штабе и сдав пакеты и поручения, навязанные в Астрахани, в каюту заглянул комиссар и, оставив на столе три номера «Правды», посоветовал прочесть выступление Ленина на съезде трудовых казаков. Оказывается, эти газеты (от 2, 3 и 4 марта) в числе других, более свежих, находятся у нас на борту корабля с момента прихода в Астрахань, но были в тюках, адресованных в походный политотдел в Петровск. Поэтому никто не удосужился пакеты вскрыть, и теперь мы получили «новости» на общих основаниях, но только еще на неделю позже.

Исключительно интересно неожиданно оторваться от ограниченных интересов корабля, дивизиона и даже флотилии и посмотреть вокруг глазами всевидящего Ленина на общую обстановку, на положение в нашей стране, на политическую картину мира.

Как понятны слова о «военспецах»; анализ причин, почему Красная Армия побеждала и побеждает. А разве не смотрит Ленин не только на север и на запад и Владивосток, но и на наш театр с грызущимися «союзниками» от контрреволюции, когда говорит:

«…А наши враги, бесконечно более могущественные, потерпели поражение потому, что между ними не было, не могло быть и не будет единства, и каждый месяц борьбы с нами для них означал распад внутри их лагеря»…

Но как- то неожиданно резануло:

«Война кровавая закончена, теперь мы ведем войну бескровную против разрухи, против разорения, нищеты…»