Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
Начать хотя бы с чисто бакунинского преклонения перед величием политического чутья у русского мужика. «Мы народ должны не учить, а бунтовать», говорит Бакунин, считая мужика единственным носителем «тайн», недостижимых для всех, живущих в так называемом образованном обществе.
Отсюда Нечаев делает прямолинейный вывод, что «в казацком кругу, устроенном Василием Усовым в Астрахани, по выходе оттуда Степана Тимофеевича Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых социалистов».
Признавая за народом, т. е. за крестьянством, наличие революционно-движущих сил, утверждая «народную мужицкую революцию», Нечаев в то же время считает необходимым, чтобы организованная в партию революционная молодежь «по общему строго обдуманному и сговоренному плану должна рядом смелых и дерзких попыток ворваться в народную жизнь и, возбудив в народе веру в нас и в себя, веру в его собственную мощь, расшевелить, сплотить и подвинуть его к торжественному совершению его дела.
Нетрудно заметить, насколько второе, чисто нечаевское положение противоречит первому – бакунинскому «не учить народ». Не менее трагично обстояло дело и с другим бакунинским положением, что революция – это всенародный бунт, несущий беспощадное всесокрушение. Утверждая, что революция это радикальное разрушение, что разрушение – единственная основа революции, и что «созидание не наше дело, а других за нами следующих», Нечаев в то же время утверждает, что в революции необходимы два фазиса ее развития: «начало», т. е. период уничтожения существующего строя, и «конец», т. е. созидание новых форм. По Нечаеву оба эти периода тесно связаны между собою единством организационного плана. В таком же противоречии к основным положениям Нечаева находится и выдвинутое им чисто анархистское положение Бакунина – отрицание идеи государства. Но отрицание идеи государства Нечаев понимал не в анархистском смысле, а в смысле ряда насильственных проявлений деятельности государственных учреждений, как, например, знаменитого III Отделения.
Более позорным местом в литературных построениях Нечаева является бакунинская апология «разбойного» и «преступного» мира, которая нашла частичное отражение не только в № 1 «Народной Расправы», но даже и в «Катехизисе революционера». Если по мнению Бакунина – «разбойник в России настоящий и единственный революционер – революционер без фраз, без книжной риторики, революционер непримиримый, неутомимый и неукротимый на деле, революционер народно-общественный, а не политический и не сословный», то такому «революционеру» из разбойного мира Нечаев не отводит никакой самостоятельной роли, с таким «революционером» нельзя построить партии и нельзя вести какую-либо планово-обдуманную борьбу. На деле Нечаев никогда не обращался к этому преступному миру.
«Общих правил сети для Отделений» почти целиком продиктован был Бакуниным, являясь наиболее позорным местом, допущенным в качестве вынужденной дани бакунинскому анархизму, относящимся к лету 1869 г. оканчивается влияние идей Бакунина на теоретические построения Нечаева[25].
Далее, ни в практической деятельности Нечаева нельзя обнаружить специфического влияния идей Бакунина. Практическая организация общества, «Народной Расправы» в Москве по возвращении Нечаева из-за границы является блестящим отступлением от анархистских тенденций Бакунина.
На практике бакунизм не нашел своего применения. А так как для Нечаева основным фактором в его воззрениях являлась неразрывная связь слова с делом, то в результате неизбежно должен был наметиться и разрыв со всеми положениями, которые противоречили жизненной практике. Обозначившееся теоретическое расхождение между Нечаевым и Бакуниным неизбежно подготовляло и их разрыв. Попав снова за границу и снова встретившись с Бакуниным, Нечаев вскоре принципиально разошелся с Бакуниным. Этот разрыв вызвал глубокое возмущение со стороны Бакунина. Достаточно прочесть письмо Бакунина к Таландье, чтобы убедиться, насколько Бакунин терял всякое равновесие, когда принципиальные мотивы их расхождения пытался подтасовать вопросами личных взаимоотношений. Покинув Швейцарию и переехав в Лондон, Нечаев начал издавать там свой новый журнал «La Commune» («Община»), в котором он не замедлил ответить Бакунину и Огареву на их выпады против него. В своем письме к Бакунину и Огареву Нечаев писал: «Между нами не может быть никаких деловых столкновений, так как я глубоко уверен, что вы никогда не выступите более, как практические деятели русской революции».
В связи с происшедшим разрывом с Бакуниным у Нечаева начинается более выдержанный период политического оформления, который можно назвать коммунистическим. Оформление коммунистических взглядов Нечаева началось с момента пробуждения в нем политической мысли. Огромное влияние, оказанное на него коммунистическим учением и деятельностью Гракха Бабефа, сохранялось и углублялось Нечаевым на протяжении всей его революционной деятельности.
Правда, коммунизм Нечаева в тогдашней обстановке чрезмерного закабаления масс, в условиях недостаточно развитой промышленности, а, следовательно, при отсутствии необходимого кадра промышленного пролетариата не мог вылиться в формы законченного политического мировоззрения. Но этого ни в коем случае нельзя поставить в вину Нечаеву. Наоборот, его исключительная заслуга и заключается в том, что он один из первых русских революционеров, пытавшихся в тогдашних условиях на деле применить принцип революционного коммунизма.
Правда, коммунистические идеи просачивались и раньше в русские революционные кружки, например, через Спешнева из кружка петрашевцев, но барский «коммунизм» Спешнева ничего общего не имел с тем, что проводил Нечаев, и что на Западе выливалось уже в мощное революционное движение. Оставаясь по существу приверженцем коммунистических идей, Нечаев не мог не сознавать, что в обстановке тогдашней России воплощению коммунистических идей должен предшествовать длительный период политической борьбы. Как практик революционного дела, почти юноша – Нечаев лихорадочно прощупывал в окружающем возможные пути политической борьбы. Теоретически мало подготовленный, чего также нельзя ставить в упрек Нечаеву, в свои 21–22 года он не успел оформить свои воззрения в стройное политическое мировоззрение, представлявшее такую же законченную систему, какую можно наблюдать у мировых вождей коммунизма. Тем не менее, основную сущность своего коммунистического мировоззрения Нечаев все же сумел пронести через бурные годы своей революционной деятельности. Временное отклонение его в сторону народничества или анархистских тенденций Бакунина только обострило его отношение к коммунизму и способствовало полному отказу как от народничества, так и от анархизма, следы которых действительно исчезают у него в период последующей деятельности после разрыва с Бакуниным. В этот период Нечаев определенно становится убежденным интернационалистом. Разрыв его с Бакуниным совпал с началом франко-прусской войны. Развернувшиеся затем события – падение империи Наполеона III во Франции,
