Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
В то время в Смурове с публичными лекциями выступали долгое время Рогдаев Николай и Владимир Александрович[98] Поссе, и многие другие в клубе анархистов и предупреждали, и доказывали, что покамест будут существовать какие-либо государства — будет существовать и эксплуатация человека человеком, будут богатые и бедные, угнетатели и угнетенные, одни будут жить в роскоши, другие в бедности, что и подтвердилось особенно ясно во времена Иосифа Кровавого.
Так почти в течение двух лет мы просвещались лекциями, докладами, диспутами и книгами разных партий. Десятки лекций прочли Рогдаев и Поссе в зданиях театров «Триумф», «Художественный»[99] и в клубах на рабочих окраинах. Оба они много лет находились в эмиграции, хорошо владели европейскими языками и хорошо знали политическое движение европейских народов и были лично знакомы с семьей Ленина по работе в эмиграции. Взамен государственной машины рабства они предлагали всеобщие самоуправляющиеся советы самого народа, советы от низа вверх, а не сверху вниз — эти барские советы барской демократии и барского государственного социализма и коммунизма.
Поссе — революционер, бытописатель, по окончании Казанского института работал участковым врачом в Нижегородской губернии, а потом литератором-революционером, в связи с чем ему пришлось эмигрировать за границу и возвратиться в Россию после свержения монархии. Особенно большим прозрением для нас, студентов и учащейся молодежи, была его лекция о личных воспоминаниях и характеристике писателей — Горького, Короленко, Андреева, Достоевского, Чехова, Куприна и Толстого. Характерная черта — когда Поссе эмигрировал за границу и оттуда просил Горького принять участие в распространении революционной литературы в России, то он отказался от этого предложения.
О Достоевском Поссе сказал: «Достоевский — величайший психолог-писатель мира, он первый разрушитель веры в бога, во всех земных идолов-кумиров», указав, в частности, на его «Братьев Карамазовых», где вера в бога и государство разоблачена так ясно и просто его героями, что, однако, идолопоклонниками бога и государства печатно и устно отрицается и клевещется на творчество и личность Достоевского. В творчестве Короленко преобладает созерцание благополучия быта. В Чехове прогрессивная созерцательность и серьезность. В Толстом — величайший художник-писатель, в его творчестве, [а также] Андреева, Куприна и Достоевского преобладает величайший революционный гуманизм — они близки и родственны по духу мировоззрения, что видно по «Братьям Карамазовым» Достоевского, «Савве» и «Сашке Жегулеву» Андреева, «Поединку» Куприна, «Войне и миру» Толстого и другим сочинениям. О Горьком — это поклонник силы, откуда бы она ни исходила.
Лекции Рогдаева и Поссе настолько всегда были убедительны и просты, подтверждаемы фактами жизни, что после их докладов не находилось ни одного оппонента от политиканов-государственников.
Так благодаря Октябрьской революции в сравнительно короткое время, в два-три года я теоретически стал законным атеистом и антигосударственником, а Советскую власть, по тогдашней еще наивности, рассматривал как переходную ступень-фазу в безгосударственный строй жизни общества в ближайшие годы, рассматривал Советскую власть не как цель, а как средство к цели.
По своей политической и экономической программе Советское государство ближе других подходило к требованиям народа, его нуждам, да к тому же вначале, в первые годы революции у «ангелов марксизма» еще не выросли рога, как это оказалось в последующие годы их властвования над человеком и обществом. Вот почему все мы, учащиеся, стояли на платформе Советской власти, как переходной к высшей форме общественного строя — Вольному безгосударственному советскому коммунистическому обществу без кнута и пряника, к советам снизу вверх, а не сверху вниз.
Так вместе с другими учащимися в те годы мы питались духовной пищей, а материально с Васей бедствовали, не имея досыта хлеба насущного, но бодрые духом стремились постичь тайны науки и социальный круговорот революции.
[Голод]
К весне двадцать первого года весь хлеб у крестьян был изъят и съеден. Продотряды один за другим приезжали в села и деревни и под метелку отбирали все, что находили хлебное. Даже были случаи в Старотопном, что последнюю муку высыпали из квашни, приготовленную печь хлеб.
Видя неминуемую гибель от голода, некоторые начали прятать остатки хлеба в землю и другие места, чтоб спасти себя от голодной смерти, но это мало помогало — хлеб находили и отбирали. Наступившее лето двадцать первого года превратило в пустыню всю землю Поволжья. Миллионы людей в селах и деревнях Поволжья были лишены всякой возможности найти себе хлеба. Скот весь съели, начали есть коры деревьев, глину. Началось умирание целыми семьями.
В городах хлеб выдавался по карточной норме, а в селах и деревнях весь народ был предоставлен на божью волю — «спасайся кто как может» без веры и надежды на жизнь. Сельские и деревенские власти сбежали в города, а на дверях сельских советов висели замки. Народ был брошен на произвол судьбы — началась трагедия голода. Люди умирали семьями и в одиночку, в домах, на улицах и дорогах и подолгу там оставались — некому, да и не было сил убрать и похоронить умерших.
Гражданская война продолжалась, и продолжалась разруха в стране. Земля Поволжья на тысячу километров лежала обнаженная, пепельно-серого цвета; деревья без листьев стояли черные, птицам не из чего было строить гнезда и чем питаться — природа перестала существовать. Но человек, люди продолжали борьбу за жизнь, за свое существование. С наступлением зимы начались случаи людоедства мертвых, а потом живых людей. Люди теряли рассудок, сходили с ума. Все было съедено, что можно было съесть. Вот прошел слух: где-то обнаружена съедобная глина — люди начали есть глину и умирать.
Миллионы начали превращаться в живые трупы-мощи, отекать и пухнуть, грязные, обросшие, с бессмысленными блуждающими глазами бродили по селам и деревням в поисках чего-либо съедобного. Не было сил и некому было во многих семьях нарубить и истопить печь, принести воды напиться. По дорогам и в домах лежали трупы умерших и замерзших. Страна изнемогала в Гражданской войне и хозяйственной разрухе, помочь миллионам, голодным и гибнущим людям не могла.
Десятки тысяч людей уезжали из Поволжья
