Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский

В чем же поведение Публия не соответствовало римским обычаям? Полибий постоянно подчеркивает его особую ласковость и приветливость к воинам, другие авторы говорят, что он осыпал их подарками, позволял веселиться (Liv., XXIX, 19; Plut. Cat. mai., 3). И все без исключения рисуют его человеком доброжелательным и милосердным, у которого всегда можно вымолить прощение. Говорят даже, что он вообще от природы был не склонен карать чужие грехи (Liv., XXIX, 21). Естественно предположить, что такой человек не мог быть к воинам чересчур суровым и склонен был снисходительно смотреть на их проступки.

Надо заметить, что римский полководец был и духовным вождем своего войска и старался сохранить в чистоте римские нравы. Эмилиан обходил солдат и, если находил слишком дорогую посуду, разбивал ее собственными руками. Представить себе нашего Сципиона, бьющего дорогие чаши воинов, совершенно невозможно. Впоследствии, будучи цензором, он не сделал ни одного замечания ни одному из сограждан. Мог ли он строго следить за грехами своих воинов?!

Все это могло казаться некоторым современникам Публия странным и даже возмущать их. Но враги Публия говорили также, что он ведет себя не как римский полководец, а как надменный царь. Как понять это обвинение? Дело в том, что римский консул или любой другой военачальник выполнял лишь приказы сената и римского народа. Но Публий Сципион ни разу не делал того, что было ему поручено. Вот и сейчас он должен был стоять на границах и охранять подступы в Италию. А он взялся за завоевание страны. Он не только не слушал указаний сената, но даже не удостаивал отцов объяснений по поводу своего образа действий. Военный совет, состоявший из всех офицеров и легатов, никак не мог его контролировать: ведь никто даже за час не знал, что полководец намерен предпринять. Как бы то ни было, эти обвинения сыграли роковую роль в жизни Сципиона.

Когда Публий убедился, что войско его прекрасно подготовлено к бою, он оставил Новый Карфаген и отправился зимовать в Тарракон.

ПУБЛИЙ СЦИПИОН ПРОТИВ ГАЗДРУБАЛА БАРКИДА (208 г. до н. э.)

Карфагенские вожди были все еще ошеломлены взятием Нового Карфагена. Сначала они не хотели верить собственным ушам, но вскоре истина открылась перед ними во всем своем ужасе. За несколько часов новый военачальник римлян все перевернул в Испании: теперь у него, а не у карфагенян была неприступная крепость с портом, сокровища со всей Иберии и, главное, заложники от местных вождей. Более всех беспокоило это Газдрубала, второго сына великого Гамилькара Барки. Он хотел получше узнать молодого полководца, но Публий пронесся по Иберии, как некий дух, и стремительно исчез в Тарраконе. Все происходящее можно было принять за кошмарный сон. Но последствия взятия Карфагена не замедлили сказаться: иберы, давно тайно ненавидевшие пунийцев, но связанные по рукам и по ногам тем, что отдали в заложники своих близких, теперь воспрянули духом. А рыцарственное благородство и великодушие Публия, его чудесные подвиги и волшебные видения совершенно вскружили голову варварам. «Романтическая личность Сципиона разожгла воображение туземцев», — говорит Скаллард.[61] Самым смелым оказался Эдекон, царь эдетанов. Он не стал ждать весны и со всеми своими родными явился в Тарракон к Публию.

Ибер произнес пышную речь. Все испанцы, сказал он, порабощены карфагенянами, руки свои, однако, они протягивают к одному Публию. И он счастлив, что первым пришел к римлянину. А потому просит немедленно отдать ему жену и детей, а уж он сумеет доказать свою благодарность. Публий и сам собирался это сделать, он тотчас же привел их и передал варвару из рук в руки. Потом они еще долго сидели все вместе, и Публий приложил все свое искусство, все свое неотразимое обаяние, чтобы очаровать царя и его семейство и внушить им самые светлые надежды на будущее. Он достиг своей цели. Ибер и его друзья пришли в восторг от Сципиона. Их рассказы быстро дошли до соседних племен, и «иберы, живущие по эту сторону реки Ибера, ранее не питавшие дружбы к римлянам, все как один перешли на их сторону. Таким образом, все шло прекрасно, как того желал Публий» (Polyb., X, 34–35, 1–4).

Никакая сила не могла теперь удержать иберов в лагере Газдрубала. Его войско начало таять, как снег на солнце. В одну ночь исчезли Андобала и Мандоний. Не приходилось гадать, где они. Конечно же бежали к Сципиону. Почва начала уходить у Газдрубала из-под ног.

А Публий меж тем все еще медлил в Тарраконе. Он ждал Лелия, без которого ничего не хотел предпринимать. Но вот наконец Гай прибыл, и Публий покинул Тарракон. Была ранняя весна. «На пути иберы радостно встречали его и спешили присоединиться к его войскам» (Polyb., X, 37, 6). Когда же они достигли гористых склонов, укрепленных самой суровой природой этого края, перед ним предстал Андобала, окруженный многочисленной свитой. Вождь иберов подошел к римлянину и заговорил с ним. Он осыпал карфагенян упреками и проклятьями, перечислил все услуги, оказанные им этим вероломным людям, а потом рассказал, как они его отблагодарили. Публий ответил, что верит ему, ибо наглость карфагенян ему хорошо известна, особенно возмутительно их поведение с женами и дочерьми испанских владык. Теперь он получил этих женщин не как заложниц, но как военнопленных и рабынь, но заботится о них не меньше, чем это сделали бы их родители. При этих словах Андобала и его спутники пали пред ним ниц, называя его царем. Публий, по словам Лелия, смутился и просил их успокоиться, ибо римляне, сказал он, отнесутся к ним с большим участием.

В это время Газдрубал Баркид пребывал в тяжких сомнениях. Теперь, с уходом иберов, численное преимущество было на стороне врагов. Сципион мог явиться с минуты на минуту. Наконец он решил отойти в труднопроходимые горы и дать битву.

Место — называлось оно Бекула — выбрано было так, что лагерь карфагенян превратился в настоящую крепость, напоминавшую гнездо горного орла. Сзади их защищала река, спереди — высокая гряда холмов. Лагерь был на самой вершине горы; она круто обрывалась вниз, ниже была вторая терраса, окруженная такими же крутыми отвесными обрывами. На нижней террасе расположилась нумидийская конница, легковооруженные балеарские стрелки и африканцы.

Публий два дня простоял в раздумье перед каменной твердыней Газдрубала. Дольше ждать было нельзя: каждую минуту могли появиться другие карфагенские войска. На третий день план у него был уже готов. Заметив, что воины со смущением и беспокойством смотрят на отвесные утесы и головокружительные обрывы, он весело воскликнул, что глупо сделали пунийцы, взобравшись так высоко, ибо он запрет здесь врагу всякий путь к спасению. Было только два выхода из ущелья, где укрепился Газдрубал. Публий послал вперед экстраординариев[62] и метателей дротиков, приказав им занять оба эти прохода. Сам же он стремительно повел легковооруженных воинов против врагов, стоявших на нижней террасе. Подъем был очень тяжел. Приходилось преодолевать обрывы и лезть почти по отвесной крутизне, а сверху непрерывно сыпались стрелы и камни. «Но их твердость духа и умение брать города преодолели все» (Ливий).