Утро после победы - Ариадна Константиновна Рокоссовская
Дедушка любил классическую музыку, армянских исполнителей, любил песни под гитару. Я помню, что по телевизору как-то показывали передачу, в которой пел дедушкин любимый певец. И дед даже обратился на телевидение с просьбой повторить эту передачу.
Карина Сергеевна Наджарова – единственная в семье продолжательница военной династии. После школы она поступила в Военный Краснознаменный институт (теперь Московский военный университет) на переводческий факультет, изучала испанский язык. А после окончания института ее оставили при кафедре романских языков, где Карина Сергеевна преподавала 25 лет.
Каково это – жить в семье известного и любимого народом полководца?
Карина Наджарова: Я понимала, что дедушка – выдающийся человек, но я жила рядом с ним и воспринимала его как деда, а не как военного деятеля. Ответственность была большая – не уронить честь семьи. И фамилией пользоваться у нас было не принято. Тем более что я всю жизнь носила фамилию отца. Дед даже решил не приходить на мой выпускной вечер в военном институте, чтобы не привлекать лишнего внимания ни к себе, ни ко мне. Что касается военной карьеры, то и тут я не прибегала к его помощи. Например, должность капитана я получила на полтора года позже срока. Я сама прошла весь путь военнослужащего. Мама тоже сама поступила в медицинский институт. Дед даже ругал ее за то, что она не воспользовалась его помощью. Писал бабушке с фронта: «Наша Маргуша упряма как козел. Оказывается, она моим письмом к директору мединститута из-за самолюбия не воспользовалась. Это нехорошо».
А после института мама как стала врачом окулистом, так окулистом и на пенсию ушла. Да и в партию ее так и не приняли. Она подавала заявление дважды, дважды ее экзаменовала приемная комиссия, и оба раза маму считали недостаточно готовой для вступления в ряды КПСС. И принадлежность к фамилии Баграмян не сыграла своей решающей роли. А дедушка принципиально не хотел вмешиваться. Мама так и осталась беспартийной.
Маршал Еременко
«В 50 лет отец начал писать стихи»
Нина Ивановна Еременко, в девичестве Гриб, родила полководцу троих детей. В доме у младшей дочери – Татьяны – все напоминает о герое Сталинградской битвы. В шкафу его дневники, которые, несмотря на запреты контрразведки, Андрей Иванович вел и во время войны. В толстых, пожелтевших от времени тетрадях день за днем описаны все сражения, в которых принимал участие Маршал Советского Союза А. И. Еременко. Впрочем, непосредственным участником тех событий была и Нина Ивановна. Всю войну она была рядом с ним с фельдшерским чемоданчиком в руках [18].
Нина Ивановна, как для вас началась война?
Нина Еременко: В день начала войны я окончила Минское военно-фельдшерское училище. В шестнадцать лет я уже стала лейтенантом. Вскоре нам с мамой пришлось эвакуироваться. Ехали на машинах. Несмотря на бомбежки, до Смоленска добрались благополучно. Потом налетела немецкая авиация, все, в том числе и моя мама, погибли. Как я выскочила – не знаю. Побежала куда-то в лес. На поляне увидела раненых советских бойцов, лежавших прямо на земле. Они не могли самостоятельно передвигаться и были обречены на мучительную смерть. Я выскочила на дорогу, с трудом остановила машину, уговорила забрать раненых. Их было много, а нас трое – два шофера и я – худенькая девочка. Мы, обессилевшие, грузили их как дрова. По дороге в Москву я оказывала им первую помощь. Наконец мы приехали в госпиталь при Тимирязевской академии. Меня сразу поставили к операционному столу – раненых было много, а медработников не хватало. Моих бойцов разместили в трех палатах хирургического отделения. Когда мы их выходили, они ходатайствовали о присвоении мне высокой награды. Помню, как я поехала в Кремль, где Михаил Иванович Калинин вручил мне орден Красной Звезды. Я была первой из женщин-фельдшеров, кто получил этот орден.
А где вы познакомились с Андреем Ивановичем Еременко?
Нина Еременко: Я так и осталась работать в госпитале при Тимирязевской академии. Вскоре Андрей Иванович был ранен, но лечиться не стал – 28 дней он командовал лежа. Когда ему стало совсем плохо, его привезли к нам в госпиталь. Мне было сказано: «Иди, готовь операционный стол, привезли генерал-полковника Еременко». Когда его занесли на носилках, я на него посмотрела. Никогда не забуду, какой он был жалкий, какой измученный. И мне, не знаю почему, вдруг так захотелось его поцеловать! Он – известный генерал, ему сорок девять, я – семнадцатилетняя девушка, лейтенант медицинской службы. Я прижалась к нему и… поцеловала, а он вдруг открыл глаза. После этого его отвезли в операционную. Там решалась его судьба – ему хотели ампутировать ногу. Даже знаменитый врач Бурденко настаивал на этом. Но ногу Андрею Ивановичу удалось отстоять. На нее наложили гипс, а меня посадили с ним – следить за температурой. Я держала градусник у него под мышкой, обрабатывала ему рану.
У меня был еще один важный больной – лежащий в соседней палате Константин Константинович Рокоссовский. Когда я узнала, что эти двое военачальников – мои пациенты, я очень гордилась, что мне оказали такое доверие. Как я за ними ухаживала! В любви объяснялись и один и другой, потому что я была очень внимательной, заботливой. Но, конечно, больше внимания я все равно уделяла Еременко. Когда я впервые его увидела, то поняла, что должна сделать все, чтобы этого человека поставить на ноги. Я не отходила от него ни на шаг. Постепенно наши отношения становились все более доверительными. Часто по вечерам я читала ему газеты, стихи Тараса Шевченко. Кстати, это он особенно ценил – я ведь читала их на украинском языке. Тогда же Андрей Иванович рассказал мне, что перед войной его семья жила в Вильнюсе. Его перевели на Дальний Восток, но он не успел забрать родных к себе. Жена и
