Константин Ковалев-Случевский - Юрий Звенигородский. Великий князь Московский

Не менее примечательно описал его один из биографов XIX столетия, сам хорошо разбиравшийся в устройстве монастырской жизни — епископ Леонид (Краснопевков). «Савва, — писал он, — по просвещению духовному, по воспитанию сердечному, по бдительности над собою, был призван Сергием к трудному деланию, к послушанию, которое нелегко приемлется смиренномудрыми иноками. Он был поставлен во пресвитера и назначен духовником. В высокой степени трогателен был он, когда, в благоговейном страхе и слезах, приносил бескровную жертву, и столько же назидателен, когда действовал в качестве духовнаго отца. Молчанием обучив себя бережливому, осторожному употреблению слова; в подвиге послушания, самоотвержения, борения с искушениями, изведав тайники собственной души, он явился таким судьей и целителем совести ближняго, что ищущие спасения скоро оценили в нем высокий дар назидания: не только иноки, но и миряне приходили к нему открывать язвы совести своей».

Именно Савву Сторожевского выбрал себе в советники и наставники князь Юрий. Их отношения станут образцом для понимания того, как могла бы строиться система управления княжеством.

Как говорят — духовник «знает слишком много». Однако ему запрещено раскрывать грехи того, кто ему исповедовался, а также в любой форме укорять за них кающегося. Можно ли себе представить такого духовника, который еще при жизни Сергия Радонежского исповедовал многих подвижников будущего духовного возрождения Руси, учеников и последователей Троицкого игумена, в дальнейшем — устроителей Русской Фиваиды, великой цепочки новых монастырей! Теперь можно.

Им был Савва Сторожевский.

Говорят так: духовный отец вопросы не задает, но он должен знать ответы на них. Способность исповедовать считается даром Божиим, и ей учатся всю жизнь. В некотором роде — это наука жизни. А еще говорят: духовник — сосуд, из которого люди могут получать благодать.

Преподобный Савва был одним из исихастов. В переводе с греческого языка слово «исихазм» означает «безмолвие», «уединение», «покой». Сами эти понятия не требуют пояснений или расшифровки. Они ведь близки представлениям любого человека о монашестве и его традициях. Естественным кажется то, что, уединившись и погрузившись в размышления и молитвы, монах может достигнуть какого-то духовного развития. Но так это кажется теперь. А в период Средневековья подобные «устоявшиеся понятия» еще не владели «массами».

Было много споров среди людей Церкви, причем во многих странах, связанных с методикой или опытом духовной жизни, — как, что и почему надо делать, чтобы достичь внутреннего совершенства. Да и вообще — какое оно, это совершенство, и что является признаками к его приближению.

Исихазм не спеша развивался как новое учение с XI столетия еще в Византии. Но по-настоящему владеть умами это учение начало только как раз в XIV веке, когда инок Савва появился в монастыре преподобного Сергия Радонежского. Идеи безмолвия быстро проникли на Русь, где пытливо искали новых путей церковного развития.

В основе учения лежала не теория, а тысячелетний опыт богоискательства, уединенного существования или — напротив — общежительства монахов Синая и Афона — признанных центров христианской культуры. На официальном Соборе в Константинополе в середине XIV столетия исихазм фактически был принят как официальная доктрина православия. И до настоящего времени существует практика этого учения, которое в бытовом обиходе иногда называют «сердцем православия».

Главными создателями идей и творцами учения считаются два Григория — Синаит и Палама. Они, по сути, ввели концепцию «умного делания» в духовную жизнь монашества. Один писал о стяжании благодати, другой о Божественном Свете, в котором святые «просветятся, как солнце».

Теперь стремящиеся к совершенству в духовной жизни люди, согласно данному учению, даже и не должны были думать о познании Бога с помощью разума. Достичь подобного результата, по мнению исихастов, можно было лишь в результате глубокого личного погружения в молитву, подготовки души и тела, то есть в итоге определенным образом сформированного образа жизни. Теперь необходимо было «умно делать» свои помыслы. Внутренний мир — психический — становился главным в процессе овладения и управления миром физическим и миром физиологическим. Единственным настоящим способом общения с окружающими людьми становилось «молчание», причем не только внешнее, реальное, в виде бессловесности, но и внутреннее. Человек словно бы выходил из этого мира, из его истории, и с помощью «умного делания» приобщался к существующему над реальной историей вечному «умному миру».

Самым ярким проявлением приближения к совершенству являлась в понимании исихастов возможность созерцать дивный Божественный Свет, тот самый, который так поразил учеников Иисуса Христа во время Преображения на горе Фавор. Такое непосредственное прозрение истины — в воплощенном Свете — становилось важнее любого знания и разумения. Вот почему в те годы стали с большим вниманием выяснять: а что же это за Фаворский Свет, откуда он возникает или может появиться и какова его сущность? Дискуссии по этому, казалось бы, частному вопросу захлестнули весь церковный и научный мир того времени. Природа Фаворского Света и божественных энергий порой оказывалась важнее обустройства монастырского быта или привычных земных проблем.

Важно, что исихасты не отрицали земных правителей, были поклонниками единой священной государевой власти. Но самыми первыми качествами монарха или обычного князя они считали не доблесть или мудрость, а нравственные добродетели. Отеческая забота о чадах своих была идеальным представлением о поведении властителя удела или государства.

На Руси, в период внутренних раздоров между князьями и ордынского ига, такое понимание власти пришлось по душе. Идеи исихазма, пришедшие с переписанными трудами Григория Паламы, были подхвачены мгновенно. Исихазм помог Руси в общем обустройстве бытия. Раздоры между князьями и неопределенность будущего, связанного с прихотями ханов Золотой Орды, с постоянными войнами или набегами, с непомерной данью в результате ига — порождали и неуверенность в жизни. Умение владеть собой и жить в определенной иерархии, в согласии с миром, быть уверенным в будущем прозрении, ожидать возможных добродетелей от правящих людей и в последующем Воскресении — это были важные вещи, без которых не произошло бы так называемое русское Возрождение.

Появились и новые книги, переводы трудов духовных подвижников разных эпох, многие — в изложении афонских монахов. Греческие слова вошли в обиход русской книжности и речи. Греческие же монахи — на примере иконописца Феофана Грека — участвуют в оформлении мира, окружающего русского человека. Мы замечаем, что книжные тексты стали исполнены иным, более напряженным психологизмом, с некоторой даже эмоциональностью. Начитанность, знание духовных книг становится новой отличительной чертой родовитых людей и князей, ранее кичившихся либо силой, либо положением. Наконец, стало распространяться убеждение, что без участия людей духовных никакие светские дела не могут быть успешными, а без благословения не обретутся ни победы, ни богатства. Святые покровители стали занимать более весомое место среди самоуверенности и гордости наполовину языческого способа управления.