Уолтер Нил - Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)

VI

Бирс утверждал, и я думаю, он не врал, что он никогда не уводил чужую жену или чужую любовницу. Он думал, это всё равно, что украсть чужой кошелёк.

«А у меня нет таких сомнений, – сказала некий юноша, который считался гением, но был безнравственный, как кролик. – Мне кажется, что когда человек отказывается от жены или любовницы друга, которая сама предлагает ему себя, то он хочет переиосифить Иосифа[117]».

«Мой ответ, молодой человек, – сказал Бирс, – можно найти в этом вопросе: что для человека дороже – его жена (или любовница) или его бумажник?»

Бирс, кажется, соблюдал кодекс поведения в своих романах – кодекс всех опытных мужчин, которые считают себя людьми чести. Насколько я знаю, соблюдал. В этой связи он однажды рассказал анекдот о бывшем губернаторе Алабамы, позднее бригадном генерале (впрочем, я уверен, что у Бирса не было незаконных детей). Губернатор избирался на второй срок и выступал перед публикой. Один слушатель – верный последователь Иисуса в церкви и отец множества незаконных детей вне её – с великим возмущением перебил оратора.

«Губернатор, – спросил он, – что вы делаете со всеми своими ублюдками?»

«Даю им образование! – отозвался губернатор. – А что вы делаете со своими?»

Ответ помог губернатору выиграть предварительные выборы, поскольку он и штат поддерживали образование.

Если бы у Бирса был незаконный ребёнок, он относился бы к нему как к рождённому в браке, а к его матери – как будто она была его женой.

VII

Однажды я спросил:

«Майор, исходя из вашего опыта и ваших наблюдений, скажите: какая женщина более безнравственна, замужняя или незамужняя?»

«Нет разницы, – ответил он. – У них не больше различий, чем вы сможете найти, если поставите их рядом. Потенциально они все безнравственны. Но если вы спросите, какую легче соблазнить, то я скажу, что незамужнюю. Ею движет чрезмерное любопытство, а останавливает лишь страх перед последствиями. А у замужней женщины нет любопытства, и её материнский инстинкт сильнее сексуального. Замужняя женщина неохотно совершит поступок, из-за которого её ребёнок получит дурную репутацию. Но, в любом случае, всё, что вам надо сделать – это дать женщине полюбить вас, и она упадёт в ваши объятия».

Как-то один молодой осёл в моём присутствии спросил Бирса, объясняет ли он свой успех у дам своим «физическим обаянием».

«Нет», – искренне ответил Бирс. У него не было тщеславия, и он никогда не придавал значения своей внешности.

«Тогда чем вы объясняете вашу сильную привлекательность у другого пола?» – спросил длинноухий болван.

«Сэр, – отозвался Бирс, – своей славе, только и всего. Но, молодой сэр, заметьте, я ухожу с ринга, когда на него выходит Джим Джеффрис[118]. Для жещин слава вянет перед дурной славой. Любопытство женщины, её чувственность, нежность, её духовную сущность больше привлекает боксёр, а не писатель. Это верно даже в отношении поэтов. Слава что-то значит для женщины, – продолжил он задумчиво, – много значит. Но дурная слава значит намного больше. Это её жизнь, её любовь, её надежда на рай. Слава стоит на втором месте».

Он говорил почти серьёзно.

Любовные делишки этого молодого человека, этого увальня, скорее, раздражали, чем забавляли Бирса. Бирс не любил увальней. Особенно не любил увальней из колледжа.

«Шумные, неуклюжие, незрелые, глупые, ленивые. Чёрт-те что!»

Однажды вечером, забыв об этой неприязни, я пригласил Бирса на самый шумный спектакль в Нью-Йорке. Кажется, он назывался «Колледж вдов». Бирс просидел всё представление, но, в основном, слушал музыку, поскольку я сказал ему, что ближе к концу студенты исполнят «Баркароллу» из «Сказок Гофмана»[119]. Он всегда наслаждался этой композицией Оффенбаха.

Я вряд ли смогу вспомнить, чтобы он думал о влюблённых пятнадцатилетних девушках. Возможно, он не связывал любовь с этим третьим полом.

VIII

Бирса обычно сильно интересовали и забавляли беспорядочные (хотя и частые) романы его молодых друзей. Кое-кто из них по секрету сообщал ему о своих приключениях и получал поддержку Бирса. Он давал возлюбленным, как мужчинам, так и женщинам, здравые советы, помогал в их делишках, защищал их и придумывал способы, как им спастись из запутанного положения.

«Но ваши супруги гораздо более очаровательны, чем те, кого вы так страстно преследуете, – говорил он. – Почему бы вам не закруглиться и не пойти домой к жёнам?»

Нередко эти романы были чреваты физической опасностью и для Бирса, и для участников. Это лишь добавляло пикантности. Один такой случай был особенно примечателен. Хотя основной участник (Джордж Стерлинг) сейчас мёртв, я упоминаю его имя, поскольку обычно его считают безнравственным, как Поль Верлен, а в Калифорнии называют таким же великим поэтом, как этот француз. Так вот, этот Дон Жуан без памяти влюбился в некую калифорнийскую девушку. Она обладала тем типом красоты, который можно найти в Боуэри[120]. Она была почти неграмотна, жевала жвачку, редко принимала ванну, одевалась как какой-то сценический персонаж и была груба, как официантка с Кони-Айленд. Когда я пришёл познакомиться с ней, она показалась мне похожей на тех девиц, что подают пиво и «резиновые сэндвичи» в кабачках на Кони. Но Джордж считал её воплощением всех девичьих прелестей… какое-то время.

Калифорнийский поэт легко завоевал девушку. Тем не менее, скоро начались сложности. Жена Стерлинга узнала о романе и пригрозила, что уйдёт от него. Более того, возлюбленный уже устал от своей подружки и искал, но не находил способ избавиться от неё. «Она сгорала от страсти», как говорил Джордж, и отказывалась оставлять его. Она заявила, что если от неё уйдёт, то она застрелит его, а потом убьёт себя. Нет сомнений, что она выполнила бы угрозу. Так думал Бирс. Так думал и Стерлинг, который каждый день писал письма майору и просил его совета. Бирс преложил скрыться, но сомневался, что это поможет.

Стерлинг сбежал из Калифорнии. Он сел на поезд и уехал на восток. Его леди села на следующий поезд и пустилась за ним в погоню. Скоро она оказалась в жилище Бирса. Бирс понимал, что она может к нему прибыть, и подготовился. Она сказала, что если он не предъявит её героя, она пошлёт пулю в его «башку», и он считал, что она бы так и поступила. Затем она пригрозила убить всех в Вашингтоне, Нью-Йорке и в других городах, где беглец мог укрыться от её правосудия. Бирс заверил её, что Джорджа нет в Вашингтоне. Со своим мрачным чувством юмора он «перевёл стрелки», сказав, что её возлюбленный уехал в Нью-Йорк, чтобы передать мне какую-то рукопись. На следующий день она появилась в моей квартире. Её глаза сверкали, её грудь тяжело поднималась. Она потребовала указать, где её добыча. Я сумел убедить её, что не видел беглеца больше года и ничего не знаю о его местонахождении. Она провела в Нью-Йорке несколько недель, обходя всех издателей, одного за другим, но, насколько я знаю, поиски оказался бесплодными. Ни я, ни Бирс так и не узнали, как Стерлинг вышел из этого положения.