Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г.

В Ярославле находится одна из наших комиссий по делам о военнопленных, очевидно, там много наших военных и гражданских пленных. Мы, естественно, озабочены их положением.

С начала июля возобновила свою работу смешанная комиссия по делам о военнопленных. Гиллерсон часто отсутствует на заседаниях, что, впрочем, работе не мешает. Рассматриваемые вопросы не несут в себе прежних конфликтов. Из частного источника мы узнали, что министерство иностранных дел утверждает, будто переговоры были затруднены и были прерваны из-за слишком большой жесткости требований со стороны наших военных представителей, а также вследствие личных трений с русскими представителями.

Большее искажение фактов, пусть даже не по злому умыслу, трудно себе представить. Личные отношения с тремя русскими представителями были длительное время очень хорошими, отношения с Гиллерсоном, по крайней мере, весьма корректными и вежливыми. Происходившие несколько раз обоюдные стычки на переговорах объясняются вероломностью русских в исполнении мирного договора, его преднамеренными и оправданными положениями в пользу победителя в отношении попечения о военнопленных и прежде всего полученной нами строгой инструкцией устранить ошибки Брестского договора. Разногласия между гражданской и военной властью во всяком случае имели место.

Еще перед отъездом граф Мирбах сказал мне, что министерство иностранных дел надеется, что мы не прибегнем к использованию права военного министерства любой ценой, при необходимости и угрозой разрыва переговоров, добиваться реализации принципа обмена военнопленных «транспорт на транспорт». Для военных этот принцип был важен, поскольку занятые на работах русские пленные давали им возможность удерживать свои военные позиции, в то время как министерство на Вильгельмштрассе стремилось создать впечатление хороших отношений с Кремлем. Для достижения цели мы побуждали военное министерство согласиться с необходимостью новых уступок, на это уходили недели переговоров. Когда мы были близки к цели, министерство иностранных дел подвело нас, задержав ответ на три недели, что значительно осложняло положение наших несчастных пленных.

Создается впечатление, что министерство иностранных дел доверяет только тому, что говорят Иоффе и Красин[64], которые, хорошо зная людей на Вильгельмштрассе, сообщают в Берлине то, что хотели бы слышать наши дипломаты, и в первую очередь, Криге, занимающий пост директора в этом министерстве. Сейчас мы узнали также, что уступка в вопросе обмена «транспорт на транспорт» была сделана после того, как в неофициальном письме Иоффе было сообщено заверение в том, что после возвращения всех немецких пленных мы обязались возвращать русских пленных, по меньшей мере, в том же темпе, что и до сих пор. Это не очень существенная уступка, но нам было категорически запрещено соглашаться на нее. Характерным является то, что мы узнали об этом письме сначала от русских представителей, которые в ответ на него отказались от решения подать в отставку.

Работа в обеих подкомиссиях (вывоз военнопленных и установление почтового и железнодорожного сообщения) завершена, смешанная комиссия должна еще разработать окончательную редакцию по последним из упомянутых вопросов.

С поверенным в делах нашей миссии в Берлин было направлено письмо, в котором сообщалось наше общее мнение о том, что дальнейшее пребывание миссии в Москве не сделает чести Германской империи, если к России не будут предъявлены достаточные и определенные требования в расплату за убийство и если они не будут выполнены. Последовавшее вслед за этим указание, согласно которому в случае грозящей нам лично опасности мы можем покинуть наш пост, вызвало возмущение и удивление, так как оно доказывало полное отсутствие понимания.

О расплате, естественно, пока нет и речи. Сговорчивость русских, поначалу заметная, сильно ослабла. Обещанный дом, как заявили вчера Геннингу два представителя правительства, не может быть представлен в наше распоряжение, поскольку занимает в военном отношении для городского квартала важное положение. Обещанное оружие также было выдано не полностью. Первый страх перед нашими встречными мерами быстро прошел, так как было замечено, что мы действуем нерешительно, а наша пресса в своих высказываниях очень осторожна.

В Москве жара. «Чрезвычайка» со дня убийства 6 июля работает с большим рвением. Сидя по вечерам часто заполночь в салу, мы слышим винтовочные выстрелы, только с их помощью в советской России можно ввести и защитить свободу и равенство. Обычно роль палача достается красному полку китайцев. Правительство утверждает, что расстреляно уже несколько соучастников убийства Мирбаха. Действительно ли это так, действительно ли расстрелянные были причастны к убийству, проверить нельзя, да и не представляет интереса. Убийцы надежно укрыты, так же как действительные инспираторы. Многие, конечно же, спокойно остались в Москве, так как знают — ворон ворону глаз не выклюет. Спиридонова, как говорят, помещена в дом для умалишенных. Выдержав срок приличия, ее, видимо, снова допустят до работы.

Сегодня до обеда снова посетил Кремль. Поднимался на колокольню Ивана Великого, самую высокую в Москве, откуда открывается замечательный вид. Во второй половине дня на приеме у дипломатического представителя польского регентского совета. Пестрое довольно интересное общество. Большинство дворяне, много священников. Позже появился прибывший из Петербурга архиепископ барон фон Ропп, первый епископ римско-католической церкви в России. Весьма представительная и благородная фигура. Я довольно долго беседовал с ним о его происхождении из немецких аристократических кругов, генеалогических связях, о положении в России и, наконец, о польской политике. Нам показалось, что его преосвященство искал возможности побеседовать с нами, немцами. Следует признать особую любезность и обходительность поляков, хотя многие, в том числе и мы, принимают ее за показную.

10 июля 5-й Всероссийский съезд Советов принял основной закон республики, содержание которого отражает дух этой коммунистической государственности. Свободен только тот, кто стоит на той же почве, что и правящий класс, все остальные граждане не имеют прав и должны быть наказаны или насильно обращены в другую веру — вот основные идеи этого документа свободы.

И все же есть небольшое число русских, которые считают эти ужасные принципы необходимыми, не из-за своего стремления к господству и мести, а потому что считают — только таким путем можно достичь идеалов счастливого коммунистического государства будущего. В жестоком и кровавом терроре они видят необходимое, хотя и достойное сожаления переходное состояние, когда буржуазия должна быть направлена на путь истины или, если это невозможно, устранена, чтобы освободить путь для нового всеобщего счастья.