Ю. Барабанщиков - Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути»

Одновременно с выгрузкой предстояло и строительство новых зданий. Серьезное дело!

И.Д. Папанин

Предполагалось, что выгрузка займет четырнадцать суток. Папанин организовал работу так, что удалось укоротить этот срок вдвое. Через семь суток мы, по воле Ивана Дмитриевича, из грузчиков превратились в строительных рабочих: таскали кирпичи, помогали плотникам, каменщикам.

Папанин успевал всюду быть. Он шутил, подбадривал, торопил. Ему хотелось построить как можно больше и лучше. И действительно, нам удалось построить в три раза больше того, что предполагалось по плану.

В домике старой зимовки жили двенадцать человек, по два человека в комнате. Работали зимовщики тут же, в жилом помещении. У гидролога, например, в комнате, где он спал, находились все анализы, аппараты и т. п. Кают-компания в старом домике была маленькая, грязная, кругом висели оборванные электрические провода, печка разрушалась. В комнате начальника станции зимой произошел небольшой пожар, поэтому он всю зиму жил без печки, температура доходила до восьми градусов ниже нуля. При таких условиях люди, которые предполагали вести большую научную работу, конечно, чувствовали себя неважно. То, что мы построили на мысе Челюскин, отличалось от старой зимовки, как небо от земли. Мы построили помещения для тридцати двух человек, но когда спустя год на зимовку приехало пятьдесят человек, то и они с комфортом разместились в наших зданиях. Комфорт, конечно, относительный. Но не забудьте, что все это – в Арктике!

Например, я с женой жил в комнате площадью в шестнадцать метров. В нашей комнате стояли две кровати и письменный стол. Освещение – электрическое. Исправная печка. Пол покрыт линолеумом. Наша лаборатория разместилась в смежной комнате (в жилой комнате мы не работали). В лаборатории – тоже электрическое освещение, светло, тепло, линолеум, все аппараты и приспособления стоят на своем месте. Условия для научной работы – превосходные. Помимо лаборатории, о которой я говорил, в трех метрах от нашего здания специально под магнитные наблюдения был отведен «особняк».

Жилой дом старой зимовки мы переделали под кухню и столовую. Получился большой обеденный зал, в нем стояло несколько столов, покрытых скатертью (как в настоящем ресторане!), здесь же стояло пианино, вывешивались стенная газета и ежедневные сводки нашего метеоролога.

Понятно, что благоприятные условия для зимовки дались нам не даром. Весь август, сентябрь, октябрь и большую часть ноября мы работали в качестве грузчиков, строителей, монтажников, уборщиков, – всех профессий и не упомнишь!

Полярная ночь

В ноябре приступили к научной работе. Но и ей предшествовало много черновых дел. Все приходилось делать самим.

С ноября все лаборатории были пущены на полный ход.

Это время совпало с началом полярной ночи. О полярной ночи рассказывают много «страшного», но, когда у человека много работы и когда работа его интересует, время идет незаметно, времени даже не хватает, и полярная ночь не тяготит. У всех нас было много работы, и никакой хандры.

Помимо обслуживания магнитного павильона, мы вели также наблюдение над полярным сиянием. Вообще-то говоря, полярное сияние – явление чрезвычайно красивое. Оно разгорается неожиданно, светит всеми красками, вырастает в изумительную цветную бурю, потом все это гаснет. Но нам с женой красоты полярного сияния доставили мало удовольствия, – время уходило на то, чтобы регистрировать, отмечать направление сияния, силу яркости и прочее. В такие дни жена то и дело вбегает в комнату и, не раздеваясь, кричит:

– Норд-ост… 30… Интенсивность 2… Постепенно угасает…

Запишет и снова бежит на мороз, потом снова возвращается в комнату. При этом, чтобы лучше наблюдать сияние, ей приходилось лазить на крышу. Правду сказать, сказочное полярное сияние скоро опротивело…

Нередко на зимовку приходили медведи. О приходе гостей нас извещал лай собаки. Тут кто-нибудь из нас вскакивал и кричал:

– Медведь!

Все охотники – храбрые или не совсем храбрые – брали винтовки и в большом ажиотаже выбегали на лед. Зажигали большой прожектор, впрочем, слишком слабый, чтобы уловить медведя на большом расстоянии.

Белый медведь – весьма трусливое животное. Он боится и людей, и собак. Застрелить медведя довольно просто. Но вслед за тем наступает скучное дело. На шею убитого медведя накидывают петлю, и человек десять-пятнадцать с шумом и гамом тащат его по торосам. Приволокут медведя на станцию – ив бане, где тепло и много воды, сдирают с него шкуру.

По вечерам все свободные от работы зимовщики собирались в комнате, отведенной под пошивочную мастерскую. Шить приходилось самые различные вещи – варежки, костюмы. Время идет незаметно, все шьют, а кто-нибудь еще рассказывает. Народ у нас был довольно интересный: участники гражданской войны, старые арктические волки.

Время от времени созывались собрания всего коллектива станции, на которых обсуждались дела станции.

Большая радость для зимовщиков – радиоперекличка с Большой землей. Особенно рады перекличке семейные люди. Обычно ночью (по нашему времени) все собираются в красном уголке. Ждут с нетерпением заветного часа, нетерпение обостряется, так как слышимость меняется каждый час, радисты с напряженным вниманием ловят и стараются посильнее пустить «голос». Вот, наконец, говорят родственники зимовщиков – один за другим. Лица зимовщиков просветленные. Невероятно трогательно, когда говорят дети.

Чудеса! Мы находимся за тысячи километров от родных, к нам – скачи не доскачешь, а голос родных и друзей слышен совсем близко…

Избушка Амундсена

Первая экспедиция, в которую я пошел, до бухты Мод, – сравнительно небольшая по расстоянию, всего около 50 километров. В бухте Мод в 1918–1919 году был Амундсен. Сам по специальности магнитолог, Амундсен вел магнитные наблюдения во время всех экспедиций. Для того, чтобы лучше и полнее изучить земной магнетизм, весьма важно повторить магнитные наблюдения в тех пунктах, где они были проведены раньше. Поэтому я пошел в бухту Мод, чтобы проверить наблюдения Амундсена.

Избушка Амундсена

В экспедицию нас пошло двое – столяр станции Федор Никифорович и я. Мы вышли 9 марта, назавтра после банкета по случаю Международного женского дня. Мороз был—30–35 градусов. В такое время экспедиционная деятельность обычно очень затруднительна, но мы с этим не посчитались. Вышли на двух нартах, с двумя упряжками. С одной упряжкой шли приборы и грузы, с другой – запас продовольствия и горючего для экспедиций в летнее время.