София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

При этих памятных событиях император Александр проявил не только примирительный дух и твердость, но также большое мужество Всем известно, что на рекогносцировке близ Дрездена то самое ядро, которое раздробило знаменитому генералу Моро обе ноги, — пролетело около русского императора и покрыло его пылью.

При одной серьезной схватке генерал Витгеншгейн послал своего адъютанта умолять государя удалиться и не рисковать своей жизнью; он также велел сказать государю, что присутствие Его Величества совершенно лишает его хладнокровия, необходимого при военных действиях.

Политические взгляды Александра клонились лишь к утверждению в Европе мира и обеспечению независимости Германии. В Праге состоялся конгресс, которому предшествовало перемирие. Известен печальный результат этого конгресса: последовавшие за ним враждебные действия стоили человечеству потоков крови, а Франции — неисчислимых жертв. Граф Нарбонн, в то время посланник Наполеона в Вене, явился на этом конгрессе весьма плохим представителем интересов своего повелителя. Он выказал при австрийском дворе легкомыслие, не соответствовавшее ни его возрасту, ни положению, легкомыслие, которое могло лишь покоробить серьезных, степенных немцев. Нарбонн не сумел распознать истинные намерения австрийского кабинета, а также силу общественного мнения, которое открыто проявлялось в Австрии и, в конце концов, потребовало, чтобы государь объявил себя против Франции.

Вскоре австрийское войско двинулось на армию Наполеона и поставило ее в критическое положение. Мы не станем входить в подробности успехов и неудач этого великого полководца. При знаменитой Лейпцигской битве, где погиб князь Понятовский, последняя надежда поляков, один из моих двоюродных братьев, полковник П***, был тоже опасно ранен и взят в плен пруссаками. Жена его, женщина очень интересная по своим нравственным качествам, написала императору, прося его разрешить ей отправиться к мужу в Берлин и вернуться с ним в Литву. Государь дал ей аудиенцию и приветливо принял ее; а когда г-жа П***, ободренная этим успехом, осмелилась просить о снятии секвестра с ее личного имущества, государь прибавил: «А также и с имущества вашего мужа». Вот как он относился к своим подданным, восставшим с оружием в руках! К сожалению, великодушие Александра стало для большинства столь привычным, что не только не вызывало восторга и глубокой благодарности, но принималось как нечто обязательное. Таково вообще человеческое сердце: мало есть таких, для кого признательность не является тяжким бременем. Столь замечательные слова Александра, — «Посмотрим, что лучше удастся — внушать страх или любовь», — казалось, с каждым днем оправдывались тем доверием, которое внушал рыцарский характер государя, и присоединением германских сил к русскому войску. Преследуя во главе союзных войск остатки французской армии, собиравшейся перейти. Рейн, по берегам которого развевались его торжествующие знамена, Александр обратился к своим храбрым войскам с приказом, из которого я приведу здесь выдержки, лучше всего характеризующие прекрасную душу этого государя и руководившие им благородные чувства. «Воины! Доблесть ваша привела вас с берегов Оки к берегам Рейна… Проникнув в глубь нашей империи, неприятель, с которым мы теперь боремся, причинил великие бедствия. Но страшная кара пала на его голову… Гнев Божий разразился над нашими врагами… Не будем подражать им: забудем дела их. Обратимся к Франции не со злобой и местью, — протянем ей руку в залог мира. Для русского слава в том, чтобы победить нападающего на него неприятеля и относиться по-братски к обезоруженному врагу. Исповедуемая нами вера устами самого Бога учит нас любить наших врагов и делать добро тем, кто нас ненавидит. Воины! Я убежден, что благодаря вашему сдержанному поведению в неприятельской земле, в которую мы вступаем, вы сумеете победить столько же благодаря величию души, как и силе телесной, и. соединив доблесть воина с человеколюбием христианина, вы завершите ваши великие деяния, сохранив ту славу храброго и цивилизованного народа, которую деяния эти упрочили за вами. Я также убежден, что ваши вожди приложат все старания, чтобы сохранить незапятнанной честь наших войск».

ГЛАВА XV

Нашествие на Францию. Вступление союзных войск в Париж. Великодушный образ действий Александра

Между тем Наполеон добился от Франции новых жертв.

По требованию его явилось новое войско, но состоящее уже не из мужчин, а из детей, едва умевших владеть оружием, которое им вкладывали в руки. Тем не менее французы, благодаря врожденной им доблести и с помощью остатков старых, искусившихся в бою войск, поддержали своими искусными движениями великие дарования руководившего ими полководца.

Была минута, когда союзные генералы высказались за отступление, представлявшееся им неизбежным; войска не могли долго продержаться в разоренной стране. Париж и Национальная гвардия проникались воинственным духом, который бы не ослаб и, быть может, погубил бы эту громадную столицу, если б в этих критических обстоятельствах Мария Луиза проявила сильный характер Марии-Терезии.

Император Александр, не разделяя точки зрения своих союзников, убедил их принять свое мнение, а именно, — быстро идти на Париж, в то время как отряд войск будет отвлекать силы Наполеона. В этом плане действий, по мнению самих командовавших генералов, проявился настоящий военный гений, которому по справедливости надо приписать счастливый и блестящий исход кампании.

Между тем как Наполеон завязал борьбу с русским генералом Винцингероде, император Александр двинулся на Париж во главе армии столь сильной, что маршал. Мармон не осмелился вступить с ней в сражение и, защищая Париж, подвергнуть громадное его население ужасам разграбления.

Капитуляция Парижа, за которую Наполеон и его сторонники обвиняли маршала в измене, была неизбежной[11].

На высотах Монмартра Париж с ужасом увидал готовые ринуться на него необозримые войска. Парижане уже не были под влиянием великого национального движения (Мария Луиза с сыном уже покинули Париж); парижане думали лишь о собственном спасении, и для них Франция и отечество заключались в пределах Парижа.

Опасаясь справедливого возмездия и не зная еще безграничного великодушия Александра, который, проникнувшись религиозными принципами и не желая воздавать злом за зло, отнесся к Франции как к дружеской стране, — большинство жителей страны поспешно бежали, продавая за ничтожную цену самое драгоценное свое имущество. Богатые картинные галереи, прекрасные библиотеки, тысячи редких предметов искусства, — выставлялись в лавках старьевщиков, и вскоре сами торговцы, опасаясь за драгоценные предметы, которых они могли лишиться в один миг, поспешили спрятать их от посторонних взоров. Тревога и страх царили в этом громадном городе, еще не знавшем, какая судьба была приуготовлена ему справедливостью и милосердием союзных государей. Одни лишь сторонники Бурбонов, вполне доверяя великодушию союза монархов, предавались надеждам и открыто выставляли белую кокарду, знак единения во имя правого дела.