Борис Яроцкий - Дмитрий Ульянов

Жму руку. Твой В. Ульянов»[23].

Дмитрий Ильич немедленно садится за ответ и, к счастью, успевает. Уже во второй половине июля Мария Александровна получает в Алупке разъяснительное и успокоительное письмо от Владимира Ильича.

«Дорогая мамочка!.. Мы едем да отдых в Бретань, вероятно, в эту субботу… Маняша поправляется быстро: теперь я могу тебе рассказать про то, что было. У нее был аппендицит, т. е. воспаление отростка слепой кишки… Посоветовавшись с Митей и с лучшими здешними врачами, мы решили операцию сделать тотчас. На неделю поместили Маняшу в хирургическую лечебницу (очень хорошую). Операцию сделали очень удачно: через неделю Маняша уже вышла из лечебницы и теперь третий день у нас дома. Уже ходит и ест все…

Не сердись, что не писал сразу о Маняше.

Твой В. У.»[24].

До сих пор Дмитрий Ильич врачевал всех Ульяновых, а в январе самому и надолго пришлось лечь на больничную койку.

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

У высокого крыльца амбулаторного пункта незнакомый кучер осадил разгоряченную лошадь.

— Беда, Митрий Ильич, беда! — и стал сбивчиво объяснять, что от дифтерии умирает дочь начальника железнодорожной станции.

Спустя несколько минут Ульянов уже сидел в санях. Мороз обжигал щеки, забивал дыхание. В трех верстах от станции Михнево на крутом повороте сани опрокинулись, и кучер вместе с врачом полетели в овраг…

Очнулся Дмитрий Ильич уже в больнице, попытался приподняться — острая боль обожгла тело. И вспомнил, как торопился на вызов.

В палату вошел Виктор Порфирьевич Шумов. Без всяких околичностей он объяснил, что сломана нога и вывихнута ключица. Но шины наложены хорошо, можно надеяться, что кости срастутся.

— Что с кучером? — спросил Дмитрий Ильич.

— Кучер ваш целехонек.

О несчастье с младшим братом стало известно Анне Ильиничне, и она немедленно сообщила об этом Владимиру Ильичу по его новому адресу — в Париж. Владимир Ильич прислал в Липитино ободряющее письмо.

«Дорогой Митя! Получил довольно давно твое письмо (а потом и «Ниву» с задачкой) и, к стыду моему, опоздал ответом. Как идет твое выздоровление? Надеюсь, врачи-то уже бывают осторожны и не позволяют себе браться за дела раньше полного выздоровления? Я здесь частенько думал об опасности аварий, когда на велосипеде ездил по центру Парижа, где движение дьявольское. Но в деревне, зимой вывалиться так, как ты! Должно быть, лошадь совсем бешеная и езда была бешеная тоже?

Черкни как-нибудь, вполне ли поправился. Анюта писала, что ногу надеются вылечить (вполне ли? можно ли будет ездить на велосипеде?), а плечо нет. Так ли это? Мне что-то не верится, чтобы вообще нельзя было вылечить сломанную лопатку. Надо уже основательно взяться за лечение и вылечиться до конца.

Насчет Маняши думаю, что хорошо бы ей летом отдохнуть подольше. Мама тоже про это пишет, но боится, что не вытащит ее… А следовало бы.

У нас все по-старому. Жизнь тихая. Погода стоит такая хорошая, что я собираюсь взяться опять за велосипед…

Жму крепко руку. Выздоравливай скорее и основательнее. Наши все шлют привет.

Твой В. У.»[25].

Письмо было датировано 13 февраля 1910 года. Его привез сам лачальник станции, чью дочь ехал спасать врач Ульянов. Ульянов напомнил гостю, что за корреспонденцией подобного рода следят и поэтому ему, государственному чиновнику, рисковать не стоит. Гость согласился, но тем не менее предложил свои услуги в случае надобности.

После его ухода Дмитрий Ильич еще долго не гасил лампу, составлял шахматные задачи. Это занятие немного отвлекало от ноющей боли. Дмитрий Ильич вспомнил одно женевское кафе, где четыре часа подряд они с Владимиром Ильичем сидели за одной партией. «Играет ли сейчас Володя?»

Вскоре пришло еще одно письмо из Парижа.

«Дорогой Митя, — писал Владимир Ильич. — Получив твою задачку, я чуточку «раззадорился» на шахматы, — а то было совсем, совсем все перезабыл. Не играл, кажись, год, а всего за последние годы сыграл несколько «гусарских» и полугусарских партий. Задачку твою я решил легко…

Ну, как идет выздоровление? Вполне ли выправилась нога и лопатка? Скоро ли опять ходить и ездить будешь?

Жму руку. Твой В. У.»[26].

На этот раз письмо доставил станционный кучер. Он поблагодарил Дмитрия Ильича за внимание к нему, справился о здоровье и, узнав, что у того все еще болит нога, посоветовал податься в Бессарабию или в Таврию. Об этом Дмитрий Ильич сам подумывал.

Своими соображениями он решил поделиться с Анной Ильиничной. Гуляя на Воробьевых горах, они обсудили план поездки в Таврию.

Из сообщений агентов ЦК, побывавших в Крыму, Анна Ильинична знала, что таврические большевики понесли огромные потери. Разгромлены типографии в Керчи и Евпатории. Прекратила свое существование газета «Солдат», выходившая в Севастополе. Несколько товарищей в глубоком подполье работают в Симферополе. К одному из них у Анны Ильиничны имелся пароль. Этот пароль она и сообщила брату. Но чтобы успешнее действовать, нужно надежное прикрытие — работа по специальности.

Дмитрий Ильич пишет Дзевановскому: есть мысль выехать в Крым, поправить здоровье, а заодно потрудиться на врачебном поприще. Антон Андреевич с ответом не задержался. Он сообщил, что Таврическому земству нужен санитарный врач.

Дмитрий Ильич написал прошение с просьбой разрешить выезд из Серпуховского уезда. Тут последнее слово за охранкой. Досье пухло от всевозможных характеристик, вроде той, которую совсем недавно дал местный пристав: «врач Серпуховского уездного земства Дмитрий Ильич Ульянов поведения и нравственных качеств хороших, но в политическом отношении неблагонадежен…»

Дмитрий Ильич пишет на имя начальника Московского жандармского управления генерал-лейтенанта Черкасова. Серпуховский исправник полковник Плысковский вызвал к себе Дмитрия Ильича и, не пряча злорадной усмешки, заявил, что цель выезда ему понятна — освободиться от внимания полиции. Но полковник тем не менее пообещал, что прошение будет рассмотрено и осенью или зимой, а вероятнее всего, весной следующего года власти разрешат выезд.

И Дмитрий Ильич стал ждать. Когда наступила долгожданная весна «следующего года», Плысковский снова пригласил поднадзорного на беседу. И на этот раз полковник ничего не сказал обнадеживающего, но дал совет, как он сам считал, чрезвычайно дельный: отказаться от идей социализма — и тогда будет обеспечено место врача хоть в самой столице Российской империи. Только одно условие: выступить публично.