Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 2

В расовой иерархии, столь же научно обоснованной, евреи находятся как раз на одной ступеньке с кабанами. Загонщики арабы бьют палками по кустам, произнося «проклятия: собственные слова, казалось, крайне возбуждали их и приводили в ярость». Александр спрашивает у Поля, что они говорят. Перевод синхронен: «У них там кабан, и они ему кричат: выходи, еврей проклятый!» Если отношение Александра к более радикальному негритюду, чем его собственный, достаточно двойственно, то в отношении к иудаизму он более последователен. Белль Крельсамер, матери своей дочери Мари, он уже доказал, что не антисемит. В Марокко он заявляет об этом в полный голос. Ему симпатичен Давид Азенкот, богатый торговец, который повел его на роскошную сефардскую свадьбу. Его похвальное слово евреям как раз противостоит недавно появившемуся памфлету «Евреи, короли эпохи», в котором некий Альфонс Туссенель ополчается на международное еврейство, олицетворенное семейством Ротшильдов, возлагая на него ответственность за спекуляцию железнодорожными акциями, что по существу верно, даже если согласиться с тем, что банкиры чисто арийского происхождения были к этому абсолютно не причастны. Для Александра же «золотой трон», завоеванный евреями, принадлежит им по праву. «Они добыли его в борьбе, длившейся восемнадцать веков», пройдя через самые ужасные гонения, о которых он напоминает, «терпеливые и непреклонные, они должны были этим кончить». Если они суровы в деле, то при этом никогда не обманут и не украдут. И если они требуют свой фунт мяса (намек на Шейлока из «Венецианского купца» Шекспира. — Примеч. пер.), то лишь потому, что так было договорено в контракте. «И разве христиане, которые сажают должников своих в Клиши, не тем же фунтом мяса оперируют, с той только разницей, что не фунт, а всю плоть забирают целиком». Эта удивительная, хотя и весьма симпатичная позиция в споре, занятая им в отношении одного из самых фундаментальных элементов еврейского вопроса, будет сформулирована и опубликована им в одно время с недостойным сочинением «Иудаизм в музыке», принадлежащим перу некоего Рихарда Вагнера.

Остановка в Гибралтаре, чтобы вернуть в ряды младшего Дюма. Любовные приключения в Кордове вдохновили его на длинную поэму, и Александр считает полезным воспроизвести ее полностью, без сомнения, потому, что стихи там еще хуже, чем его собственные. Торопиться в Алжир незачем, и они возвращаются в Марокко. Александра должен принять там бей Тетуана. Официальный эскорт что-то запаздывает, и Александр решает никого больше не ждать: «Стремительный» появляется у берега. В Мелилье они узнают об освобождении в обмен на выдачу пленных после победы Абд эль-Кадера при Сиди-Брахим. Этих пленных они встречают в лагере Джема Р’Азуат под началом Мак-Магона. Александр долго описывает страдания, которые они претерпели во время плена. К счастью, наши погибшие при Сиди-Брахиме были с честью отмщены без всяких пленных. «Четыре-пять тысяч арабов были зарезаны или сброшены в море. В ярости, солдаты наши не миновали ни одного квартала».

Алжир разочаровывает Александра. «Французские постройки ужасно портят восточный облик Алжира». «Что до буржуа, торговцев и спекулянтов, то и по другую сторону Средиземного моря они такие же, как и везде». К тому же Бюжо уехал с парламентариями отдыхать в Оран: не один Александр путешествует здесь на казенные деньги. Между тем Александр вовсе не забыл о своей миссии — познакомить миллионы французов с Алжиром, со всей силой своего темперамента потребовав вернуть ему «Стремительный», он отправляется в Тунис. Бизерта, Тунис, царствующий бей которого находится в этом время в Париже. Александра принимает бей кочевья, весьма обеспокоенный отсутствием новостей от своего кузена. У Александра как раз с собой свежий номер «la Presse», купленный в Алжире, в котором эти новости содержатся. Так как всякий добрый вестник заслуживает вознаграждения, бей кочевья обещает ему пожаловать орден Нисама. Две награды за два месяца! На сей раз Альфонс Карр не сможет повторить свои выпады против Александра, как в 1841-м в «les Guepes»: «Г-н Дюма, вернувшийся в Париж из Флоренции, к всеобщему удивлению, не привез оттуда никакого нового ордена».

Туристический осмотр Карфагена, посещение гробницы Святого Людовика, памятника древности, построенного лет десять назад и разукрашенного тунисским художником Юнисом, в настоящий момент занятым убранством будущей могилы нынешнего бея кочевья. Александр уже видит арабскую спальню в своем будущем замке, надо будет спросить у Юниса через Поля о его условиях и предложить ему вдвое больше, сделка заключена с оговоркой, что будет получено согласие бея кочевья. Но тот энтузиазма не проявляет, так как Юнис еще не закончил свою работу для него.

«— Да, Светлость, — ответил я ему, — но постарайся понять. Ты заказал ему гробницу, я же хочу, чтобы он сделал для меня спальню. Спальня понадобится мне при жизни, в гробнице же ты будешь жить только после смерти, стало быть, у тебя больше времени, чем у меня, и ты должен мне уступить».

Логика неотразимая, к тому же бей наделен чувством юмора, и Юнису обещан паспорт. А теперь, видимо, пора вернуться в Алжир на две-три недели, не более, так как во Франции Александра уже ждут неотложные дела. Остановки в Боне, в Константине, рассказы воинов, героизм наших славных солдат, вечные сцены усмирения, небезопасность, репрессии, специально обученные для охоты на алжирцев собаки, обоюдная жестокость сторон, выставленные на всеобщее обозрение трупы, отрезанные головы. Все это не мешает Александру собрать серьезную информацию о мавританских танцах и купить за десять франков наводящего ужас грифа по имени Джугурта для пополнения своего зверинца в будущем замке. Прибытие в лагерь Сминду, условия жизни в котором носят сугубо примитивный характер. Александру сообщают, что полковой казначей-кассир предлагает ему свою спальню, сам же он уже спит на складной кровати на втором этаже. В этой спальне Александр видит на стене фотографию молодой женщины в тюрьме. Александру как будто знакомо ее лицо, хотя имени он вспомнить не может. Утром он хочет поблагодарить казначея, но тот уже ушел. И только на обратном пути узнает он имя своего невидимого хозяина — Морис Коллар, один из друзей его детства, дядюшка Мари Капель-Лафарж, вовсе не расположенный к беседе о ней. Александр немедленно пишет ему письмо, в котором высказывает веру в невиновность его племянницы. Мари Капель-Лафарж узнает об этом, в свою очередь, напишет ему письмо и пришлет свои записки под названием «Воспоминания и размышления одной изгнанницы». В течение всего 1847 года Александр будет делать попытки добиться ее освобождения. Он теперь хорошо принят при дворе и добивается от министра юстиции обещания перевести ее из тюрьмы в психиатрическую больницу, и «в 1848-м я был близок к тому, чтобы добиться от короля Луи-Филиппа <…> помилования Мари Капель»[70]. Полагал ли он это дело своим делом Каласа?