Мирон Хергиани - Тигр скал

— Да, но как это произошло, почему вы очутились в таком положении? — повторяет вопрос Минаан, обра­щаясь к четвертому.

Он должен узнать эту историю, совершенно непонят­ную и удивительную,— что произошло с этими людьми, всего несколько часов назад здоровыми, полными сил и энергии?..

— Да вот... спустимся вниз... и я тебе... расскажу... там всё... расскажу...— прерывисто отвечает четвертый.

В их беседу вмешивается второй: уверенным голо­сом человека, не утратившего надежды, он гово­рит:

— Я и Илико сбросили с себя рюкзаки и оставили их у ребят, зачем было таскать понапрасну. Ну и вот, мы оставили их и отправились искать письмо Ерехина. На вершине нашли записку Абалакова, которую он оставил там в 1956 году. Мы хотели как-нибудь снять письмо Ерехина...

Четвертый хочет что-то сказать, но язык не повину­ется ему. Он хрипит что-то невнятное, наконец ему удается выговорить:

— Минаан... мне тебя так жаль, что ты не был на вершине!..

— Какая у вас была погода? Мы-то там наверху друг друга не могли разглядеть, такой был туман. В од­ном месте я и Джумбер сорвались, но, к счастью, верев­ка где-то застряла, и мы чудом спаслись. Тогда я и повредил это плечо...— сказал третий.

— Когда мы вернулись назад, погода изменилась, спустился туман. Видно, мы в тот день встали с левой ноги — наших рюкзаков нигде не было,— заговорил второй.— Мы решили, что, наверное, их ветер унес... одно из трех: либо унес ветер, либо снегом занесло, либо мы сами заблудились... Так или иначе, а дело было скверно. Я чувствовал, что этой ночью ледяной ветер Тянь-Шаня превратит нас вдедов-морозов... Вы знаете, что это за чувство? Если человек не пережил этого, представить себе невозможно... Помнишь, Минаан, я не хотел вас оставлять, наверное, сердце чуяло, что мы попадем в такой переплет... Помнишь ведь?..

СЕРДЦЕ СТАЛЬНОЕ И КОЛЬЧУГА СТАЛЬНАЯ!..

— В течение подготовительного периода подобраны и изготовлены шлямбуры различных видов и моделей.

Наше снаряжение заметно отличалось от прежнего альпинистского высотно-экспедиционного снаряжения. Например, шлямбурные крючья нашей конструкции были намного легче и удобнее в употреблении, нежели обычные, потому что были сделаны из сплава дюралю­миния и титана. Из этого же прочного сплава были и карабины, что уменьшило их вес. Репшнуры из чистого капрона тоже значительно уменьшили общий вес снаря­жения.

Разнообразие крюков, широкий их выбор позволяли использовать малейшую трещинку на гладких поверх­ностях Зеркала Ушбы. Мы разработали новую конст­рукцию площадок, так называемые «платформы», кото­рые оправдали наши надежды.

Из-за уклона и гладкой поверхности Зеркала несколько ночевок предстояло провести в висячем положении. Чтобы сделать эти ночевки комфортабель­нее, мы решили запастись гамаками.

Гамаки были сплетены, но надо признать, что они не очень оправдали себя. «Кровати» требовали дальней­шего усовершенствования и разработки.

...— Как не помню, что же еще я помню, если не это! Ты сказал: я тоже останусь, но трое ведь не могли идти в одной веревке, и тебя уговорили, угово­рили идти двойками...

— Чуяло мое сердце, я же сказал тебе, что сердце чуяло...— повторил второй.

— Это выдумки, сердце ничего не чувствует. Сердце работает, перегоняет кровь по всему организму, и никаких чувств у него нет,— возразил третий.

— Нет, не все так устроены. У некоторых сердце чересчур чувствительное. Не все одинаковые...

— Мы спустились чуточку ниже, поставили там палатку и начали ждать. Мы звали их, кричали, но кто бы нас услышал в этот вечер!.. Мы кричали до хрипоты, мы надорвали глотки...— это произнес третий.

— Скажут, может быть, что мы спали, сладко спали в теплых палатках... Но ты только представь, что твои товарищи бродят где-то, затерянные, голодные, холод­ные, и борются со смертью... ледяной ветер... Разве может человек спать спокойно... когда так? Да лежи ты хоть в королевской постели, ни на минуту не сомкнешь глаз, не задремлешь! — заговорил первый.— Тэмо прав, у одного чуткое сердце, а у другого — все равно что сталь, от него и пуля отскочит. Всевышний каждому дал свое сердце, не похожее ни на чье...

— Знаешь, Минаан,— с сиплым стоном выдохнул четвертый,— мне жаль тебя, очень жаль, потому что ты не поднялся на вершину. Мне жалко всех, кто не под­нялся туда...

— А как Михаил? Что он говорит о нас? — спро­сил второй.

— Михаил? — не переставая массировать постра­давшего товарища, отозвался Минаан.— А что особен­ное он может говорить?

— Нет, наверное, он обижен. Я знаю, он оби­жен...— робко, неуверенно сказал второй и оглядел остальных, словно стремясь узнать их мнение.

— Ему нехорошо, Михаилу, не знаю, что с ним бу­дет... Ему нехорошо, а он насильно погнал меня сюда, к вам, пойди, говорит, помоги им...

— Мы не должны были его оставлять!.. Не должны были оставлять его на тебя одного,— сказал второй, и глаза его повлажнели.

На   минуту  наступило  молчание.   Никто  не  хотел продолжать этот разговор. Сейчас им было не до обид. Они мечтали о земле. О земле людей, которая маня­ще поблескивала где-то далеко внизу, по ту сторону тысяч утесов, пропастей и пиков... Лампионы родного города сияли, трепетали вдали. Лица знакомых сменяли друг друга. Обманчивы далекие видения. Обманчивы и пленительны в то же время. Опасен такой наплыв их, опасен, губителен даже, потому что зовут они куда-то... да не куда-то, а вниз, на землю, они заставляют спешить, а поспешность чревата катастрофой...

Сейчас никто не хотел ничего обсуждать. Каждый углубился в свои, может, совершенно незначительные для другого, переживания... Все это время они служили общему делу, личное, частное не существовало, раство­рилось в общем. Теперь же цель была достигнута, и у них есть право думать о личном, о своем, о земле и городах, о комфорте — и о женщинах!..

И потому никто не хотел теперь разбирать и обсуж­дать...

Только второй все никак не мог успокоиться. Его, видимо, больше других мучила совесть:

— Об этом никому и не расскажешь... Товарища бросили, а сами поскакали к вершине... Грош цена такой победе!..

— Ну что ты, как это бросили?! Мы оставили его на попечение Минаана, только и всего. Оставить чело­века на Минаана — это не значит его бросить... Ты нездоров, потому и говоришь так,— возразил ему тре­тий.

Минаан на минуту оставил четвертого и подошел ко второму. Второму действительно было очень худо. Когда он говорил, слова его перемежались с хрипом, из груди то и дело вырывался глухой стон.

— Нет, я ничего... Ты за ним... присмотри, я чувст­вую... себя неплохо...

— Михо послал меня к вам, он велел, чтобы я вам помог... Он тоже, как и ты, говорил мне: мол, ты за ними присмотри, их полечи...— ответил Минаан, насильно за­катывая рукава второму.