Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Наталья Ефимовна Радько
Ты всегда думал, что я навсегда — вот здесь, где мы живем и хлопаем дверьми, ты и не взрослел потому, что я — навсегда, ты одного боялся — умереть раньше меня. Потому чуть что — укутывался одеялами, хныкал, требовал, чтобы я непременно закопала тебя в землю, поставила деревянный крест, а картины долго не продавала. И половину всего — Никите. И пусть Макс издаст твои дневники — для того и пишу, говорил, чтоб подскочили цены. Ты говорил: тогда я всех обеспечу.
Бедный Сережка, что было в твоей голове? Когда ты так боялся смерти, ты совсем забывал обо мне, но требовал: сядь рядом, дай руку, не уходи, положи руку на сердце. Ты любил смотреть мне в глаза, но именно тогда, когда это было необходимо, как жизнь, ты смотрел в потолок, в пол, морщился, а у меня сердце разрывалось, и я думала, что всем обуза, нелюдь, попала к вам, людям, случайно. Когда я говорила «вы», — ты морщился (это тот, кто меня любит!) и мечтал об одном: скрыться, убежать, забиться в угол, пока не пройдет. А ведь я ждала, чтобы ты только погладил меня, не обнял, нет, а только погладил волосы.
Я не оказалась «железной леди», какую ты меня хотел сделать для людей, — ты учил меня быть ею, но не скрывал, как тебе эти леди противны. Ты учил меня — такую беспомощную — социальной паранойе. Ты ничего не понимал: ты гордился тем, что я никогда не вру, но учил врать. «Этим посторонним людям — ни слова правды, — учил ты, — хватит с них «Золушки с Сахалина». Посмотри на себя, всех действующих принцесс и королев можно отправить в ПТУ, я сделаю из тебя сразу трех идолов: сексуального, духовного и душевного».
Благо ты все вскоре забывал. Утром мы улыбались и смотрели друг другу в глаза. «В конце концов, — это говорила я, — мы просто любим друг друга». В пятницу я сказала тебе: «Мы творим ужасные вещи, но мы ведь люди хорошие и любим друг друга». Эх, зачем ты уехал в пятницу по своим делам?
Я взгрустнула сейчас, Сереженька, как земная, прости меня, все было, как было».
Да, родная моя, все случилось не так — да ведь и не дано знать! Ты не похоронила меня, крест деревянный не поставила. Я слабею — натурально — без всяких «ой-ой-ой».
Он так ее знал, он так страдал в ее отсутствие, места себе не находил. Он так чувствовал, когда она не в театре, не на съемке, что кажется: после смерти она не могла исчезнуть совсем. Она стала им. И именно так она бы сказала, пожалела его Оттуда.
Вообще-то их брак не был бездетным. У него была дочь — Лена, у нее сын — Сереженька. Удивительно даже не то, что они умерли практически вместе. Удивительно, что они нашли друг друга. Другой вопрос, что спасательным кругом, службами «01», «03», «911» они друг для друга не стали.
Все эти розовые слюни о «Золушке с Сахалина», покорившей МХАТ, генеральского сына, который по счастливому стечению обстоятельств оказался еще и известным художником, о райской жизни в большой квартире на Тверской, — это всего лишь однодневные радости журналистов, чья участь — погоня за складными деталями чужих судеб. Но они не имели ничего общего с жизнью Майоровой и Шерстюка, с жизнью недодавленной интеллигенции 90-х. Они, состоявшиеся мастера, пробирались сквозь эти родные препятствия для слишком умных, сквозь тяжелый быт, периоды полного безденежья, сквозь проблемы со здоровьем. Это ведь очевидное и невероятное: Россия то впадает в рабство, то освобождается, то она в блокаде, то в богатстве, но медицины для людей здесь никогда не было и, похоже, не будет. Недавно кардиохирург Лео Бокерия сказал, что таких физически запущенных людей, как у нас, можно встретить только в Африке. Это совпало с заявлением американской разведки о том, что в России — самые больные люди. У нас всегда были великие врачи и великие медицинские открытия, но это не имело отношения к системе заботы о людях, как в цивилизованных странах. Известная актриса, известный художник — семья известного генерала ПВО — жили и работали на износ. Она, простуженная, со своими слабыми легкими и последствиями туберкулеза в любом состоянии выходила на сцену, на съемочную площадку, как воин, защищающий родину. Только без надежды на передышку после победы. Лена настроила свои нервы на страдания многих, но дать им команду «отбой» со временем было просто невозможно. «Вот кончилась репетиция — и все, я теперь — Лена Майорова. Нет. Я, как сумасшедшая, я иду, и повторяю, и играю, и хочу понять, и даже произвожу впечатление какой-то идиотки. Когда я иду домой 15 минут по Тверской и бормочу что-то себе под нос. А с другой стороны, это мой способ жизни. И я даже не мыслю, как иначе». И он не мыслил, как иначе: как спать по ночам, как не думать обо всем на свете, как не терзаться постоянно по собственному поводу, из-за Лены, из-за искусства. «Эх, Канары! Родина, дай поспать! Тебя не выбирают, какая есть, такую люблю. Чтобы поспать, надо уезжать за пределы? От бодрствования ведь проку никакого — ни мне, ни родине. Когда не спишь, стало быть, о чем-то думаешь, а когда думаешь, обязательно ухудшится что-то и в так плохом».
Они дали занятие астрологам: те заполняют страницы Интернета, чтобы получилось, будто такая парная смерть Майоровой — Шерстюка была написана у них на роду. В эти заморочки, конечно, просто так не въедешь, да, собственно, и не нужно. Это самодостаточные занятия, не требующие ни аудитории, ни, как мне кажется, повода. Но есть и другие, более яркие теории. Скажем, теория того, что Майорова — Шерстюк стали жертвами дистанционного психофизического воздействия. То есть я так поняла: существуют конкретные злодеи, обладающие техникой подобного воздействия, и они ею пользуются по своему усмотрению. Честно скажу: до конца я не дочитала, возможно, там речь идет о каком-то глобальном плане уничтожения ярких личностей. Читается это все, как сценарий ужастика, выглядит, как бред, скорее всего, именно им и является. И все же это нельзя отвергнуть совсем. Актеры несомненно подвергаются психофизическому воздействию публики, прессы, этой больной
