Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Наталья Ефимовна Радько
Елена Майорова. 1980-е гг.
«Варвары». Анна Федоровна — Елена Майорова, Монахов — Евгений Киндинов. 1989 г.
«Чокнутая Зинуля». Зина — Елена Майорова. 1986
«Дядя Ваня». Елена Андреевна — Елена Майорова. 1990 г.
«Амадей». Сальери — Олег Табаков, Констанция — Елена Майорова. 1983 г.
Варвары». Анна — Елена Майрова. 1989 г.
«Тамара». Нина — Елена Майорова. 1986 г.
Елена Майорова и Татьяна Догилева. Париж. 1994 г.
«Трагики и комедианты». Элеонора — Елена Майорова. 1991 г.
С коллегами на Елисейских полях. 1994 г.
Путешествие по Европе. 1994 г.
«Олень и шалашовка». Люба Негневицкая — Елена Майорова, Родион Немов — Борис Щербаков. 1993 г.
Путешествие по Европе. 1994 г.
Париж. 1994 г.
Трагики и комедианты». Элеонора — Елена Майорова, Мокин — Вячеслав Невинный. 1991 г.
«Перламутровая Зинаида». Аладьин — Олег Ефремов, Сюзанна — Елена Майорова. 1987 г.
«Тойбеле и ее демон». Алхонон — С. В. Шкаликов, Тойбеле — Елена Майорова. 1995 г.
Впрочем, есть люди, которые смотрят именно фильм, оставляют хорошие отзывы, оценивают работу режиссера, оператора, актеров, в частности — Елены Майоровой. Высоко оценивают. Например: «Посмотрите этот фильм. Это до сих пор скрываемый шедевр. Он заслуживает «Оскара». «Майорова — женщина ох…ной красоты» (ну пусть такое выражение высшего восторга). Кстати, кадры с обнаженной Майоровой так здорово смотрятся сейчас, в море обнаженной натуры, потому что в них есть что-то, исчезнувшее, как Атлантида. Вкус режиссера и оператора, ум и чувство актрисы, а главное, возможно, ее женская стеснительность, о которой говорят многие, в том числе она сама.
А, собственно, почему я подумала о том, что ей до сих пор не везет? Она ведь их победила, этих, изо всех сил раздевающихся, теряющих от спешки силиконы, не способных в простоте слова сказать перед камерой. И как легко она это сделала. Как настоящая женщина, как редкая актриса.
Шерстюк писал ее в своих картинах и потом записывал свои мысли и чувства в «Книге картин»:
«Олимпия», холст, акрил, 1990 год.
«Олимпия — это моя жена. Я писал картину и хотел ее.
Она находилась в другом полушарии и была победительницей над земной страстью — она была нереальна, поскольку находилась в картине и обретала плоть в моем воображении…»
«Спящая Флора П», холст, акрил, 1991 г.
«Лежит голая женщина на ковре, а где лежит ковер — неизвестно. А кто эта женщина? Это Лена, моя жена, на корейском ковре в г. Нью-Йорк».
«Русское танго», холст, акрил, 1990 г.
«Базиль в форме генерала, зеленой, как игорный стол.
Лена в красном, почти пурпурном».
Посмотрите эти картины, и вы поймете, почему именно художник полюбил роковую женщину — Елену Майорову. Серия «Маски» — самый изысканный, психологически сложный проект художника. Причем эти сложность, глубина, напряженность и драматизм связаны с тем, что Шерстюк не просто передает фотографическое сходство с натурщицей. Он схватил ее взгляд, настроение, мысль. Кажется, если смотреть долго и пытливо, она что-то скажет, даст знак. Это удивительные работы. Некоторых они шокировали. Дело в том, что на лице Лены — лепестки роз («Маска купавы»), нарциссы («Нарцисс»). Кто-то из гостей дома сказал: «Какой ужас. Кажется, что у нее кожа сползает». Не знаю, как это могло показаться при жизни Елены — красивая женщина, цветы на ее лице. Но после такой гибели картины стали производить действительно тяжелое впечатление. Как будто и Сергея этот вечный провокатор — талант — заставлял заглядывать туда, куда он по своей воле ни за что бы не заглянул. «Мы с тобой ничего не должны были знать о смерти».
ГЛАВА 14
Но им дано было знать слишком многое. И о смерти тоже. Когда он остался один и все время вглядывался в нее, как будто она сидела напротив, — он дождался. Она с ним заговорила.
19 февраля, первый час ночи.
«Все дальше наша жизнь от нас. Любимая Леночка, сядь напротив меня, ясноглазая, и спроси: «Сережа, что с тобой?» Спроси: «Почему тебе все хуже и хуже, почему день ото дня ты все слабее и слабее, почему тебя не радует снег за окном, дом напротив? Я знаю, что ты присядешь где-нибудь на лавочке — на Патриарших прудах, в центральном парке, на Страстном, на диванчике в мастерской — и разговариваешь со мной. Я завидую этой твоей привычке говорить со мной, едва расставшись; тебе удается, потому что ты художник; я же актриса, вынужденная говорить со всем театром. Я актриса, ты художник. Все удивлялись, почему ты так мало меня рисуешь, не только актеры, но и твои друзья-художники. Помнишь, что сказал Леша Сундуков, впервые меня увидев?
«Сережа, ты должен рисовать ее каждый день, причем в полный рост. Да-да, тебе больше ничего не надо. Все художники мучаются, что рисовать, а у тебя уже все есть — такое бывает раз в тысячу лет». Ну, что, приятно было выслушивать комплименты от друзей-художников? А ведь это были не одни комплименты, а пожелания. Ты слушался? Ты никого не слушал. Теперь жалеешь, я знаю. Ты поправляйся, а о том не жалей — я всегда с тобой, еще нарисуешь. Я ведь тебе была дана как данность, я ведь тебе говорила: я тебе дана, и другой тебе не надо, но я не твоя, я тебе дана навсегда, но на время. Ты не понимал, что я говорила. Я не твоя, — говорила я, — я твоя жена, я тебе верна, я тебя люблю, иногда очень-очень, иногда забываю, иногда
