Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Я дозвонился до неё в представительство АНК. Каким облегчением было снова услышать её голос. Она уже слышала по «картошечному радио» — так в терминологии МК именовалась система тайного сообщения — что я вернулся. От неё я узнал, что Амброз надеялся быть назначенным командующим МК вместо Джо Модисе. Она также сообщила, что Оливер Тамбо приехал из Лондона и теперь будет работать в Дар-эс-Саламе. Она сказала, что он человек строгий, но справедливый, и (это было самым важным) что он обещал разрешить нам встретиться.

Я встретился с Элеонорой на следующий день. Она выглядела прекрасно и довольно прилично говорила на языке суахили. Мы сидели на пляже в местечке Банда, мимо которого плавно шли «доу» и океанские лайнеры, направлявшиеся в гавань. Мы долго говорили о Бриджите. Я уже почувствовал, что ситуация не выглядела многообещающе, когда она отказалась обсуждать эту тему по телефону. Она связалась со своими родителями и их ответ был, что «ни при каких обстоятельствах Бриджита не поедет ни в какое африканское государство». Напряжение и отчаяние были сейчас написаны на лице Элеоноры.

Были и более печальные новости. Бабла Салуджи разбился насмерть, «упав» с седьмого этажа штаб-квартиры полиции во время «беседы» о его деятельности. Мы почувствовали острое негодование против Специального отдела, который, как мы были убеждены, подверг его пыткам.

На процессе в Питермарицбурге Билли Нэйр и Кеник Ндлову получили по 20 лет тюрьмы, Эбе — 15 лет и Дэвид — 8 лет. Все обвиняемые находились в ходе процесса в приподнятом настроении. Главным свидетелем обвинения был Бруно. Стефен Мчали также дал обвинительные показания. Бруно также выступил с показаниями на Ривонийском процессе, на котором Нельсон Мандела и другие были приговорены к пожизненному заключению. Мы узнали об этом приговоре в Одессе. Элеонора сообщила, что Расти Бернштейн был признан невиновным и что он и Хильда бежали из страны. Они проехали через Дар-эс-Салам по пути в Лондон. Хильда привезла Элеоноре приветствие от Брама Фишера.

Наше время вместе пролетело слишком быстро. Когда Амброз сообщил мне, что я могу встретиться с Элеонорой, он добавил с хитрым и злобным видом: «Солдат может многое сделать в один день». На деле же мы нуждались прежде всего во времени, чтобы обсудить, что делать с Бриджитой. Я был в сумрачном настроении, оставляя Элеонору с проблемой, которая теперь выглядела гораздо более серьёзной, нежели мы ожидали. Мы расстались, не будучи уверенными в нашем будущем и без практического решения в отношении Бриджиты.

На следующее утро обитатели лагеря Манделы поднялись до рассвета и погрузились в несколько грузовиков. Амброз был тут как тут и сообщил нам, что мы направляемся в транзитный лагерь в глубине страны и что это будет первый этап нашего возвращения домой. В середине дня мы сделали остановку в небольшом городке и товарищи, с несколькими шиллингами в кармане каждый, получили пару часов для того, чтобы отдохнуть и размяться. Я сидел в грузовике один, впервые чувствуя отстранённость, пока мои товарищи веселились в городе. Насколько я питал отвращение к Амброзу за его плотоядное отношение к моей встрече с Элеонорой в предыдущий день, настолько я не испытывал неприязни к моим коллегам, у которых не было возможностей для половых связей в Советском Союзе. Когда они вернулись в грузовик, подначивая друг друга на русском языке и на «tsotsi taal», я почувствовал, что моё настроение начинает подниматься.

Я провёл некоторое время в лагере, который был расположен в Конгве, около узловой железнодорожной станции, обслуживавшей во время войны английскую плантацию арахиса. Мы поднимались до рассвета, делали зарядку и бегали на длинные дистанции. В течение дня мы были заняты строительством учебных классов, казарм и клуба. Некоторые из товарищей задавались вопросом, зачем всё это делалось столь основательно, если Амброз сказал, что наше пребывание здесь будет иметь временный характер. Он подтвердил свои слова, но добавил, что было бы логично иметь здесь постоянную структуру для будущих потребностей. Стало ясно, что ему нельзя доверять. Наше раздражение усиливало то, что по вечерам он ездил в город, где пьянствовал до глубокого вечера с местными торговцами. Когда мы возвращались с утреннего бега, то видели, как он бродил по лагерю в халате и шлёпанцах. Учитывая мои высокие представления о том, каким должен быть партизанский командир, я почувствовал, что отношусь к нему всё хуже и хуже. К этому времени товарищи начали проявлять нетерпение по поводу задержек с возвращением домой. Разгром нашей подпольной сети сделал возврат в Южную Африку более трудным. Амброз был одним из тех руководителей, которые, вызывая ложные ожидания, усугубляли проблему. Он стал настолько непопулярен, что позже был заменён на Джо Модисе. В нашей ежедневной жизни потихоньку появлялись признаки авторитаризма, особенно в отношении ежедневной физического подготовки, которая уже граничила с наказанием. Однако я был хорошо подготовлен и отбрасывал свои сомнения, думая, что мы, в конечном счёте, готовимся к тяжёлой партизанской войне.

Обсуждение этого вопроса нужно было начать ещё в то время. Советские инструктора избегали чрезмерных физических нагрузок и повышали силу и выносливость курсантов на научной основе. Стремление к физической готовности скоро перерастает в культ «мачо»[17] со всеми его отрицательными последствиями. Что-то вроде этого со временем прокралось в традиции лагерей АНК.

Однажды Амброз отозвал меня в сторону и сказал, что Оливер Тамбо сообщил ему, что несколько человек из нас понадобятся в Дар-эс-Саламе для работы над одним проектом. На следующий день я уже был в кузове грузовика, который направлялся в Дар-эс-Салам, вместе с Крисом Хани. Крис, которому было 22 года, был членом руководства лагеря и, в прошлом, одним из организаторов подполья в Кейптауне. Он родился в деревне в Транскее и прошёл через те же тяготы жизни, что и Джоэль Клаас. Его семье каким-то образом удалось послать его в университет Форт-Хейр. Политическая деятельность, как это было и в моём случае, прервала его занятия. Я обнаружил, что он увлекался Шекспиром. Мы обсуждали «Юлиуса Цезаря», который только что был переведён на суахили президентом Танзании Джулиусом Ньерере. Крис казался в лагере несколько молчаливым, но как только он немного оттаял, он стал говорливым. Когда я начал цитировать строчки, которые любили солдаты: «трус умирает тысячу раз…», он немедленно продолжил: «отважный человек пробует вкус смерти только раз». Он был человеком, полностью преданным борьбе. Когда он говорил, что не боится отдать свою жизнь за свободу, то его голос звенел убеждённостью. Мы говорили об универсальном характере темы борьбы за власть, проходящей через пьесу, и развлекались тем, что прикидывали, кто в Движении мог бы быть Брутом, Кассиусом, Марком Антонием, Октавиусом и т. д. Мы шутили насчёт Амброза и Крис продемонстрировал достаточно глубокое прочтение пьесы Шекспира сравнив его с «тем нескладным Лейду».