Сергей Нечаев - Легендарные фаворитки. «Ночные королевы» Европы

«Я прошу дружбы короля, и чтобы она не кончалась. Пусть королева будет бесплодна, пусть король покинет ее постель и стол для меня. Пусть я получу от него все, что попрошу для себя или для родственников. Пусть мои друзья и слуги будут ему приятны. Пусть я буду уважаема вельможами; чтобы меня призывали на королевский совет, чтобы я знала, что там происходит. Пусть дружба и любовь короля ко мне удвоится. Пусть король разведется с женой, и я стану королевой».

Дочь колдуньи Лавуазен и другие подследственные утверждали, что мадам де Монтеспан хотела отравить и самого короля с помощью прошения, написанного на отравленной ядом бумаге. По словам Ги Бретона, Трианон, сообщница Лавуазен, «приготовила отраву столь сильную, что Людовик XIV должен был умереть, едва прикоснувшись к бумаге». Но исполнению этого плана якобы помешали какие-то обстоятельства.

Было ли это на самом деле? Трудно сказать. Однако историк Жорж Монгардьен в своей книге «Дело о ядах» замечает:

«История не имеет права принимать без сомнения ужасные обвинения против мадам де Монтеспан, матери законных принцев. Личности отравителей и колдунов не заслуживают доверия. Надо по крайней мере очень осторожно принимать их показания. Одна из колдуний, Лафилястр, давшая показания против мадам де Монтеспан, перед казнью отказалась от своих обвинений.

Надо учесть, что обвиняемые, чтобы избежать смертной казни, были заинтересованы в том, чтобы скомпрометировать самых высокопоставленных людей королевства, и в первую очередь — любовницу короля. Это давало шанс превратить простое уголовное дело об убийстве в «государственное» и сделать невозможным дальнейшее расследование. Кто же выносит сор из «государственной» избы?!

Не могло быть и речи о вызове маркизы де Монтеспан в суд для дачи показаний перед «Огненной палатой», и колдуньи прекрасно это знали. Впутать в дело фаворитку короля и ее фрейлин — означало смутить гражданские и судебные власти, затянуть следствие или даже сделать суд и час расплаты невозможными».

Правая рука короля, генеральный контролер финансов Жан-Батист Кольбер, чья третья дочь вышла замуж за племянника мадам де Монтеспан, во что бы то ни стало хотел спасти маркизу, и для него показания знахарок были «мерзкой ложью».

«Маргарита Лавуазен, — утверждал он, — своими показаниями со всеми этими громкими именами и титулами явно хотела превратить процесс в «государственное» дело». По мнению министра, это было верное средство избежать суда.

Соломоново решение Людовика XIV

Когда все открылось, король был сражен. Его многолетняя возлюбленная, мать его детей, подозревалась в таких ужасных преступлениях! Однако, хорошенько подумав, Людовик XIV принял поистине соломоново решение. Была задета королевская честь, и он приказал… закрыть следствие. Был ли он убежден в невиновности мадам де Монтеспан, или нет, но он не мог рисковать своим именем, оказавшись замешанным в таком громком скандале.

Генерал-лейтенант полиции Ля Рейни был в отчаянии:

«В Бастилии и Венсеннской тюрьме содержится сто сорок семь обвиняемых по этому делу. Против каждого из них есть веские доказательства вины в отравлениях или продаже ядов, обвинения в кощунстве и безбожии. Приказ короля оставляет этих негодяев без заслуженного наказания».

Чтобы как-то успокоить общественное мнение, провели суд и приговорили к смертной казни двух обвиняемых: они оказались из тех, кто был меньше виновен и никогда не произносил имя мадам де Монтеспан. Затем секретным письмом от 21 июля 1682 года была распущена «Огненная палата». Заключенные, которые слишком много знали, были переведены в другие тюрьмы. Военный министр Франсуа-Мишель Ле Теллье де Лувуа приказал приковать их цепями к стенам камер. Так они и провели остаток своей жизни. Некоторые просидели по сорок лет, наблюдая, как умирают один за другим их «коллеги». Лувуа запретил тюремщикам слушать «клевету», выдуманную этими безбожниками. «В особенности, — писал он, — порекомендуйте этим господам воздержаться от громких выкриков всяких глупостей в адрес мадам де Монтеспан, которые не имеют никаких оснований. Пригрозите им таким наказанием при малейшем шуме, чтобы ни один из них не осмелился бы даже громко вздохнуть».

Когда пришли арестовывать мадам де Вилльледье, она воскликнула:

— Почему арестовали меня, всего лишь раз посетившую Лавуазен, тогда как мадемуазель дез Ойет побывала у нее раз пятьдесят, и она на свободе!

— Король не будет страдать, потеряв вас, — заметила ей мадемуазель дез Ойет.

Сама мадемуазель дез Ойет не была вызвана в суд на очную ставку с главными обвиняемыми. Людовик XIV удовлетворился тем, что упрятал ее в частном доме на улице Монмартр в Париже, где она и умерла 18 мая 1687 года. Заметим, что эта дама была не просто камеристкой мадам де Монтеспан, но и… одной из любовниц короля, от которого она даже имела незаконнорожденную дочь Луизу, появившуюся на свет в 1676 году.

А что же мадам де Монтеспан? Если обвинения в желании отравить короля могли быть сняты, то обвинения в участии в черных мессах и жертвоприношениях младенцев остались. Людовик XIV оберег себя от публичного признания ее связи с колдунами. Все министры и советники объединили свои усилия, чтобы смягчить слишком быстрое падение фаворитки и избежать скандала. Мать детей короля не могла быть отлучена от королевского двора, она должна была лишь покинуть свои огромные апартаменты на первом этаже и переселиться в более дальние и скромные. Король продолжал принимать ее и наносить ей официальные визиты в присутствии придворных, но все свидетели этой трагикомедии в Версале отмечали глубокие изменения в отношении короля к маркизе. Мадам де Севинье писала дочери, что Людовик XIV обходится с ней довольно грубо. Другой придворный, де Бюсси-Рабютен, утверждал, что король смотрит на нее с неприязнью.

Постепенное возвышение мадам де Ментенон

В августе 1680 года военный министр де Лувуа, желавший во что бы то ни стало спасти мадам де Монтеспан, устроил ей встречу с королем (по некоторым версиям, король сам через своего министра назначил ей аудиенцию). Мадам де Ментенон, наблюдавшая за ними издали, заметила, что опальная фаворитка очень волнуется. Сначала маркиза плакала, затем засыпала всех упреками, заявила, что все это ложь и что она пошла на эти преступления только потому, что ее любовь к королю была необъятной.

Гордая, еще недавно всевластная дама буквально ползала у короля в ногах, но король остался тверд и равнодушен к ее слезам. Он сказал, сколь отвратительна ему женщина, запятнавшая себя столь гнусным кощунством. Он не говорил о ее преступлении прямо, но намеками в достаточной степени проявил свою осведомленность. Мадам де Монтеспан поначалу была сражена его обвинениями и подавленно всхлипывала, однако не в ее натуре было долго и безропотно внимать упрекам. Презрение короля пробудило в ней гнев, и всю ее покорность словно рукой сняло.