Юрий Комарницкий - Старший камеры № 75

Казахи-конвоиры, один из которых офицер, недоуменно переглядываются.

Судья не успокаивался:

— Отпустить!.. Снять наручники!.. Откормленный офицер от удивления открывает рот, а затем ноющим голосом тянет:

— Б-б-б-бу-у-у-магу н-н-н-на-а-пишите, товарищ судья, без бумаги не имеем права.

На его слова судья правой рукой делает нетерпеливый жест, словно отмахиваясь от назойливой мухи:

— Будет бумага!.. Снимайте наручники.

Из зала суда мы вышли свободными. За последние месяцы я вторично над этим думал и пришел только к одному выводу: такое чувство можно сравнить с чувством первой удовлетворенной любви. Чего мы только не испытываем, проходя через жизнь, но все же свобода и любовь помогают человеку в полной мере оставаться человеком.

Первый помощник Всевышнего — время — сделало свою работу. Мои пятнадцать суток подходят к концу. Изо дня в день меня водили на разные рабочие объекты. Мой бедный костюм приобрел блеск «отполированных» досок, на которых мы спали. В КПЗ я встретил множество людей, истории которых послужат неплохими сюжетами для моих рассказов.

Наконец подходит день, и меня вызывают в кабинет начальника КПЗ. Он торжественно вручает мне паспорт:

— Возьмите, молодой человек, и мой вам совет — уезжайте из нашего города.

Как «умно» сказано… Интересно, сколько власть наплодила подобных мракобесов? Но за все это рано или поздно воздается. Слишком много лет подряд они вот так беспардонно выживают людей. Что сказать этому закормленному борову?! То, что в мире существует Америка, или то, что Сервантес, будучи без руки, все же сумел обнять земной шар двумя руками?! Или, может, он поймет то, что Байрон предпочел умереть в битве за свободу, чем в последний час окружить себя лицемерием, от которого убегал всю жизнь? Малейшее проявление инакомыслия, свободолюбия, интеллекта в этом обществе вызывает раздражение и приводит в тюрьму.

И все же я сумел по-своему плюнуть в заплывшее жиром лицо этого исполнителя с высшим образованием.

— Товарищ капитан, можно вас теперь так называть?.. — спросил я его и, увидев утвердительный кивок, продолжил: — Вот вы говорите, покинуть наш город. А ведь эти слова противоречат нашей политике и Конституции… — В его глазах я прочитал тревогу. — Ведь мы живем в обществе, где абсолютно все является достоянием граждан. Делить города на ваши и на наши — э-э-э-т-т-о уже вызовет интерес у зарубежной прессы. Кстати, вы КПЗ приватизировали?

Нелепость сказанного я прекрасно понимал, но по лицу начальника видел, что удар попал в цель. Он вздрогнул, и его лицо на мгновение отразило страх подхалима-студента. Еще через мгновение он понял мой издевательский каламбур и рявкнул в духе сталинского следователя:

— Если тебя в течение 24 часов поймают в нашем городе, я тебе обеспечу два года!!!

«Вот это уже по-нашему!» Узнаю истинных воспитанников «великих» учителей. Интересно, до чего бы я с ним договорился в пьяном состоянии? Наверняка набил бы ему морду и тогда получил бы пять лет. Но прежде чем уйти, я все же поинтере совался, за что я могу получить два года. Ответ прозвучал дикий и однозначный:

— Был бы человек, а статья найдется!

Я, Джон, покинул тот город без тени сожаления. Я бы покинул и эту страну, не люби я свою мать и свой народ. Это трудно объяснить, как и всякую любовь. Народ у нас прекрасный, особенно это, как ни плачевно, проявляется в беде.

Миром, безусловно, должен править капитал. Люди, обладающие капиталом, уже самим фактом его приобретения показали миру свою способность вести за собой массы, вызывать стимул подражания, что касается людей, пришедших к власти за счет словоблудия, демагогии, тирании, итог — все возрастающая узурпация и хаос. Отдушин быть не может, поскольку живую мысль убивают.

Что нам принесла революция, которая подточила нашу веру и отбросила страну на тысячи жизненно важных миль от передового общества?! Рвачество, ханжество, подлость, ложь, насилие — вот что нам принесла революция, от которой многие ждали царства Кампанеллы.

Глава 5

Меня часто спрашивали, почему я не покупаю себе машину. «С твоей работой тебе нужны колеса. Так много зарабатываешь, а без машины». Я сокрушенно вздыхаю и отвечаю, всегда односложно: «Да не говорите!.. В этом году дважды собирался, так и не дошли руки».

Ложь в этом случае лучше, чем правда. Если скажу, что до машины мне, как до луны, не поверят. Откуда им знать, сколько у меня забирают дорожные расходы, сколько из меня выжимает быткомбинат… Скажу правду — посчитают лжецом. Ну а если скажу, что дорожу этой работой потому, что она предоставляет мне личную свободу, обязательно пустят слух, что я хитрец или дурак.

У нас к понятию свободы относятся с непониманием. В слове «свобода» видят больше отзвук революционных событий, чем насущную потребность. Человек, ищущий свободу, упоминающий о ней в разговоре, вскоре начнет вызывать у окружающих раздражение. «Корчит грамотного, а сам не знает, чего хочет».

Машины у меня нет, но есть максимальная свобода, которая только возможна в моей стране. У меня нет дома, но есть личная свобода. Интересно, а можно так — иметь дом, машину, жену и в придачу личную свободу? В принципе я знаю, что ответил бы мне рядовой американец. Он бы сказал, что я — наивный чудак. Но все же я хотел сказать именно это! Приобрести все элементарные блага цивилизации и в полной мере остаться человеком практически невозможно. Начнешь преуспевать, зарабатывать много денег, первый барьер тебе начнут воздвигать твои же товарищи по работе.

Подозрительность и черная зависть, воспитанные в нас с 17-го года, привились и пустили глубокие корни. Если в ведомости о начислении заработной платы твой товарищ по работе увидит большую сумму, чем у него, считай, у тебя уже есть враг. Если ты научишься вырывать свои честно заработанные деньги и начнешь строить дом, твой враг — сосед. Днем он будет помогать тебе подносить кирпичи, а ночью левой рукой напишет на тебя донос в милицию.

Во всем ты должен соблюдать общепринятый стандарт: одноэтажный домик, оформленная по дарственной машина. Лексикон рубахи-парня, не слишком умного и обязательно презирающего проклятых интеллигентов.

Бескрайняя степь, залитая солнцем. В небе куда-то держит путь хищная птица. Невдалеке, словно бочонки, стоят возле своих нор сурки. Поют сверчки.

Только что шофер «КамАЗа» высадил меня на перекрестке дорог, и я продолжаю путь пешком.

Маленький казахский поселок хорошо виден, но я знаю — до него несколько часов пути. Машины не будет, я иду напрямик. В траве могут быть змеи, но бог с ними. Хуже, если попаду в заболоченную местность, — загрызут комары. На плече у меня рюкзак. Он очень тяжелый, до отказа набит фотопортретами. Фактически это те же книги, а книги весят много.