Михаил Мильштейн - Сквозь годы войн и нищеты

— Ну ладно, — в конце концов прервал молчание Матвей Васильевич, — пойди подожди за дверью. Я тебя скоро вызову.

Ждать пришлось недолго. Адъютант открыл передо мной дверь в кабинет Захарова. Не приглашая сесть, генерал начал говорить:

— Тебе предлагается работа в нашей академии на должности старшего преподавателя. Учти, не всякому выпадает такая честь. С управлением кадров все согласовано. Через неделю приступай к работе. Это тебе не в ГРУ работать. Здесь все сложнее.

Он даже не спросил моего согласия. Все было ясно и без слов. Действительно, назначение — более чем почетное. Около восьмидесяти процентов преподавателей академии являлись участниками войны. Среди них были и командующие военными округами и армиями, и их заместители — начальники штабов, командиры корпусного и дивизионного звена. Средний возраст подавляющей части преподавателей — 45–55 лет.

Итак, в 38 лет я стал преподавателем Академии Генерального штаба на кафедре вооруженных сил иностранных государств. Как я уже писал, начальником кафедры был назначен генерал Хлопов. Бывший начальник агентурного отдела в ГРУ, он стал моим непосредственным руководителем. Когда-то Хлопов пришел в наш отдел с должности начальника службы информации Главного разведывательного управления. Возможно, он хорошо справлялся с вопросами информации, но премудростей агентурной службы генерал освоить так и не сумел. Он никак не мог разобраться в именах, сложностях связи, тонкостях агентурной сети, поэтому на докладе у начальника ГРУ, генерала Кузнецова, часто терялся, многого не помнил, чем вызывал большое раздражение вышестоящего начальства. И вот судьба вновь столкнула нас — теперь уже на преподавательском поприще.

Кафедра, на которой мне предстояло работать, занималась изучением вооруженных сил иностранных государств, главным образом США, тактико-технических данных их вооружения. После 1949 года, в связи с созданием и дальнейшим развитием Северо-Атлантического блока (НАТО), кафедра постепенно перешла к изучению объединенных вооруженных сил стран-участниц этого блока.

В том же году в связи с переходом генерала армии Захарова на руководящую работу в Генеральный штаб начальником академии был назначен другой генерал армии, В. В. Курасов, занимавший до этого пост командующего Центральной группой войск в Австрии.

Надо сказать, что стиль работы Захарова и Курасова резко отличался. Захаров был резким, требовательным руководителем, который не особенно выбирал выражения при «работе» с личным составом, и, на первый взгляд, не производил впечатления интеллигентного и высокообразованного человека. Но на самом деле это был потрясающе эрудированный и всесторонне образованный военачальник. К тому же он обладал уникальным природным даром, скорее даже талантом, — быстрочтения. Захаров внимательно изучал все военно-теоретические журналы, книги, сборники по военной тематике. Стол его всегда был завален литературой, генерал следил за всеми новинками военной мысли.

Он утверждал все лекции, которые читались в академии, а их было несколько сотен, а также все задания и методические разработки слушателям. При этом на чтение текста лекции или разработки у него уходило не более 15–20 минут. Помню, он в первый же день моей работы в академии поручил, может быть для проверки, написать мне текст лекции и представить ему на утверждение. Я это сделал за неделю и отнес текст адъютанту для передачи Захарову. Через 15 минут раздался звонок, и Матвей Васильевич вызвал меня к себе. Генерал уже прочитал лекцию, нашел в ней ошибки и теперь выговаривал мне, что в будущем он таких проколов мне не простит. Я еще не знал о его умении быстро читать и был несказанно удивлен всем происходящим.

Владимир Васильевич Курасов в отличие от Захарова был подчеркнуто вежливым, культурным и весьма обходительным руководителем. Он редко выходил из себя, почти никогда не повышал голоса, в отношениях с подчиненными вел себя очень демократично. Но он, конечно, не обладал такой эрудицией и знаниями, которые были присуши Матвею Васильевичу Захарову.

В скором времени Хлопова назначили начальником Военно-дипломатической академии, а начальником нашей кафедры стал генерал-лейтенант К. Н. Деревянко, который до этого был начальником советской военной миссии в Японии (2 сентября 1945 года он вместе с американским генералом Дугласом Макартуром подписал от имени Советского Союза и Соединенных Штатов Америки пакт о безоговорочной капитуляции Страны восходящего солнца). Генерала Деревянко я знал еще до войны, мы дружили и с уважением относились друг к другу. В 1951 году он был переведен на службу в ГРУ на должность заместителя начальника управления по информации.

В академии я читал основные лекции по своей кафедре, вел научно-исследовательскую работу. В 1952 году успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата военных наук. Тема моей работы: «Военное искусство английской армии на примере боевых действий под Эль-Аламейном и операции «Маркет Гарден». В общем, надо признать, что мои дела в академии шли довольно успешно. Постепенно я завоевал авторитет как среди преподавателей, так и среди слушателей.

В начале 1953 года как гром среди ясного неба грянуло так называемое «дело врачей», вызвавшее новую резкую волну антисемитизма во всей стране. Не могу сказать, что обстановка в академии как-то изменилась или ухудшилось отношение преподавателей и слушателей ко мне. Внешне все оставалось по-прежнему, но на душе было тревожно и мерзко. Разговоров со мной на эту тему избегали. Я продолжал проводить занятия, читал лекции, выступал на ученом совете академии…

Помнится, в то смутное время объявился некий Б.С. С 1927 по 1930 год мы с ним учились в педагогическом техникуме имени Профинтерна.

Мы как-то встретились в 1938 году, когда я вернулся в Москву из США, попытались восстановить прежние отношения, но по разным причинам из этого ничего не получилось. После войны на первой же встрече после многолетней разлуки он огорошил меня словами: «А я слышал, ты остался за рубежом, не захотел возвращаться на Родину».

Разумеется, такие слова можно было расценить либо как открытую провокацию, либо как плод больного воображения. Я с возмущением ответил: «Где же ты подбираешь такие странные сплетни?» В ответ он только усмехнулся. Мы перешли к другим темам и больше об этом не говорили, но я не забыл брошенные им вскользь слова. Вскоре наши дороги разошлись. И я, признаюсь, не жалел об этом. Но от судьбы, как говорится, не уйдешь. И вот, в самом начале 1953 года он вновь разыскал меня и почти каждый день звонил, настаивая на встрече. Наконец я сдался, согласившись на свидание. Но не понимал, чем вызвана такая его активность.