Игорь Максимычев - ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

Сейчас я думаю, что он не только отлично понял смысл моих слов, но и доложил о них «куда следует». У меня сложилось твердое впечатление, что после этого разговора тогдашнее руководство СЕПГ окончательно внесло мое имя в список «ненадежных лиц». Оно с самого начала сомневалось в моей лояльности по отношению к восточногерманскому руководству, поскольку я долго работал в ФРГ и мое назначение в Берлин состоялось в период перестройки, в которой верхушка СЕПГ усматривала заговор против себя. В ноябре 1987 года, когда на традиционном приеме в посольстве по случаю годовщины Октябрьской революции я был впервые представлен членам политбюро ЦК СЕПГ и сопровождавшим их женам, министр народного образования Маргот Хонеккер, всесильная супруга руководителя ГДР, неожиданно спросила меня: «Вы друг ГДР?» Она не стала скрывать скептического отношения к моему утвердительному ответу – для нее, как и для других членов «старческой команды», быть «другом ГДР» значило вслепую поддерживать Хонеккера и его соратников. Этого я действительно не делал, хотя я никогда ни словом, ни тем более делом не выступал против Хонеккера и его стиля правления.

Было похоже, что руководство ГДР опасается, что именно НДПГ – партия, включившая в свое название понятие «нации», – может доставить наибольшие неприятности властям в плане нового осмысления взаимоотношений с ФРГ. Известная логика в этом была. Германские государства возникли на пике конфронтации обеих расколовших мир систем и поэтому имели с самого начала характер взаимоисключающих государственных образований. Разрядка международной напряженности и, как следствие, нормализация отношений ГДР и ФРГ отодвинули прежнюю антагонистическую основу их сосуществования на задний план. Однако о создании другой основы, заменяющей идеологическую, «классовую» направленность на соревновательную, но совместимую с сосуществованием, руководители ГДР не позаботились, пока еще было время. Тем временем нерешенный национальный вопрос немцев никуда не делся. Если отколовшаяся от «германской общности» Австрия смогла дать своим гражданам самостоятельное наименование «австрийцы», то население и ГДР, и ФРГ называло себя по-прежнему «немцы». Сохранявшееся подспудно в германо-германских отношениях максималистское отрицание правомерности существования друг друга устраивало только ФРГ, которая не отказалась от планов присоединения ГДР и лишь отложила их на сравнительно дальнюю перспективу. Однако, как показала последующая практика, актуализировать эти планы можно было в любой удобный момент.

Такая ситуация требовала не замалчивания национального вопроса, а поиска решения, которое гарантировало бы соблюдение государственных интересов ГДР, прежде всего обеспечение ее существования. Разумеется, решение этой задачи было непростым делом, требовавшим пересмотра многих догм господствовавшего в верхах ГДР заскорузлого «классового» мышления. Неспособное реагировать на требования времени руководство СЕПГ наотрез отказалось заниматься национальным вопросом, спрятавшись за притянутую за волосы формулу существования «капиталистической» и «социалистической» немецких наций, каждая из которых располагает-де своим «национальным» государством. Однако формирование нации-дело длительное и политикам неподвластное, хотя, как показали двадцать лет существования объединенной Германии, определенные элементы «восточногерманской нации» уже были налицо.

Инертность хонеккеровского руководства ГДР усугублялась бездействием перестроечного руководства СССР. Отсутствие продуманной, четко определенной, взвешенной линии советской внешней политики в германских делах лишало нас шансов выйти из надвигающегося кризиса с наименьшими потерями. Безынициативность германской политики СССР особенно остро воспринималась в берлинском посольстве.

2 февраля 1989 года состоялось «референтское совещание», которое было посвящено теме: «Отношения ГДР с ФРГ и Западным Берлином и концепция общеевропейского дома». Выступая на нем, один из ведущих германистов, руководитель отдела внешней политики посольства советник В.Н. Гринин, справедливо констатировал: «Нет у нас германской и берлинской политики. Смыслом такой политики должно являться сохранение самостоятельности ГДР и ФРГ. Между тем количество проблем в этой сфере нарастает. Если взять наш лозунг вывода войск с территории чужих государств, то встает вопрос – как быть с ответственностью четырех держав, от которой мы не можем отказаться? То же самое касается лозунга заключения мирного договора с Германией. В сфере внутриполитического развития ГДР обращает на себя внимание усиление общегерманских настроений. Как повлияла бы в таких условиях на дальнейшую судьбу республики перестройка [в советском духе]? Весьма вероятно, что результатом стала бы ревалоризация национальных моментов и девальвация социалистических ценностей. При этом остается императив – исключить сближение любого рода между ГДР и ФРГ в рамках каких-либо военных союзов. На практике возможны лишь сепаратные мирные договоры с каждым из германских государств при запрещении им обоим заключать между собой военный союз. Если говорить серьезно, то прообразом «общеевропейского дома» являются Европейские сообщества. Но готовы ли мы в них вступить? И готовы ли нас туда принять? Не пора ли снять лозунг, реализация которого немыслима? По Западному Берлину главной для нас является необходимость предотвратить возникновение конфликта вокруг него. Но гарантии непринадлежности Западного Берлина к ФРГ есть, а как обстоит дело с гарантиями его непринадлежности к ГДР? В этой связи надо продумать вопрос о том, выступаем ли мы все еще против присутствия западных держав в Западном Берлине или уже в какой-то мере заинтересованы в таком присутствии? Скорее всего – второе, хотя нужно продолжать подталкивать западников к отказу от концепции «Большого Берлина». На случай отмены оккупационного режима в Западном Берлине следует вести дело к тому, чтобы опутать его сетью международных соглашений, которые сохранились бы и после такой отмены. Западный Берлин должен так сильно отличаться и от ФРГ, и от ГДР, чтобы ни у кого не возникало и мысли о возможности его интеграции либо туда, либо сюда. Надо бы использовать «берлинскую инициативу» Запада в наших целях – дополнить Четырехстороннее соглашение вышеизложенными положениями».

24 мая 1989 года на совещании дипломатического состава посольства выступил старший научный сотрудник Института мировой социалистической системы АН СССР профессор В.И. Дашичев, бывший в столице ГДР проездом в связи с чтением лекции в Западном Берлине. К тому времени он пользовался в обоих германских государствах репутацией пропагандиста воссоединения Германии. В ФРГ утверждали, что у Дашичева есть покровители «на самом верху» в СССР. В апреле 1989 года он опубликовал в правоконсервативной газете «Райнише пост» (ФРГ) статьи «Пакт обоих бандитов» (о советско-германском пакте о ненападении 1939 года) и «Сталин хотел войны». Я пригласил его в посольство, чтобы наши дипломаты могли напрямую ознакомиться с используемой им аргументацией. Основное положение выступления Дашичева (тема: «Общеевропейский дом и ФРГ») гласило: «Пока существуют два немецких государства в нынешнем виде, будут продолжаться американское военное присутствие в Западной Европе, НАТО, конфликты в Восточной Европе. Статус-кво не соответствует нашим интересам и не может быть сохранен. Германский вопрос должен быть закрыт». Тезисы профессора не встретили понимания у присутствовавших. Когда он закончил свое выступление, воцарилось враждебное молчание. Стремясь сгладить неприятную ситуацию, я сказал: «Вряд ли стоит воскрешать термин «германский вопрос»; правильнее было бы говорить о германских делах. Если речь идет о преодолении раскола, то надо иметь в виду прежде всего сближение обеих частей Европы. Преодоление статус-кво не может означать «исчезновения» ГДР – это цена безнравственная и поэтому неприемлемая. Возможно лишь изменение системы обеспечения безопасности в Европе. Возрождение реваншизма нам не нужно. «Европейский дом» не может строиться на ликвидации одного из членов европейской семьи. В любом случае подобные идеи не должны исходить от нас».