Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

“Бетонное” решение

Разрыв в уровне экономического и социального развития между ГДР и Федеративной республикой становился в 1960–1961 годах более заметным, чем когда-либо ранее, и последствия этого были самыми серьезными. Поток беженцев на Запад нарастал из месяца в месяц. В 1961 году их рекордная численность, составившая в 1953 году 300 тысяч, была бы, вероятно, значительно перекрыта. Число зарегистрированных 9 августа в западноберлинских приемочных лагерях дошло до самого высокого уровня, когда-либо отмечавшегося в течение одного дня, и составило 1926 человек. И кто мог бы упрекнуть рабочих, врачей, инженеров, молодежь, лишь начинавшую жизненный путь, в том, что их тянуло туда, где они могли хорошо зарабатывать и обеспечить себе соответствующий жизненный уровень? Эти люди понимали свой шаг не как предательство по отношению к ГДР, а всего лишь как переход из одной части Германии в другую, где их нередко уже ждали родственники или друзья.

Но ГДР, и без того более слабая в экономическом отношении, не смогла бы на протяжении долгого времени переносить это непрерывное кровопускание. Всем было ясно, что должно что-то произойти, что положит конец такой ситуации.

Случившееся оказалось полной неожиданностью не только для Запада, но и для большинства населения ГДР. Считаясь с риском потерять славу одного из наиболее информированных граждан ГДР, я должен признать, что закрытие границы 13 августа 1961 г. оказалось неожиданным и для меня. Как и большая часть моих сограждан, я только из сообщений радио узнал о блокаде и перегораживании улиц, где возникла Берлинская стена. До сих пор я не могу с уверенностью сказать, было ли причиной этого почти болезненное стремление нашего политического руководства к сохранению в секрете всего, что только можно, или недоверие Мильке к разведке — ведь он-то был посвящен в дело и участвовал во всех приготовлениях.

Для меня и моей службы ситуация оказалась поначалу катастрофической. Мои сотрудники сомневались в том, что я знать ничего не знал, и подозревали, что я не доверял им, но хуже этого стало полное изменение положения в стране в результате закрытия границы. К нему мы были совершенно не подготовлены. Переход границы внутри Берлина в обоих направлениях моментально стал невозможным без серьезных последствий.

До тех пор, пока не было завершено строительство стены, которое наше руководство называло “антифашистским защитным валом”, а Запад — “стеной позора”, и город не оказался с немецкой основательностью разделенным надвое, разыгрывались потрясающие сцены. Детей и стариков спускали в Западный Берлин из окон домов, стоявших на линии границы, на “канатах”, связанных из простыней. Многие падали на спасательные полотнища, расстеленные западноберлинскими пожарными. Были прорыты десятки примитивных туннелей, по которым сотни людей, рискуя жизнью, искали путь на Запад, а некоторые пытались уползти по канализационным трубам, пока и их не перегородили решетками.

Обоснование, выдвинутое нашим руководством, что-де с закрытием границы был построен защитный вал против предстоявшего нападения или проникновения агентов и саботажников, было уже тогда сомнительным, так как причина этой акции заключалась в очевидных социальных и экономических факторах. ГДР не только находилась в неблагоприятных по сравнению с Федеративной республикой условиях, но ей приходилось платить гораздо большие репарации. Как и многие другие, я тогда верил, что передышка поможет нам чем дальше, тем больше продемонстрировать преимущества социализма.

Запереть людей, лишив их доступа в более привлекательную часть Германии, — такой шаг представлял собой не решение проблемы, а подчеркивал резкий контраст между двумя германскими государствами. Благодаря “замуровыванию” границы то особое внимание, которое уделял Запад проблеме прав человека, и требования свободы выезда приобретали новую убедительность и воздействовали на исход холодной войны, хотя я тогда и не осознавал этого.

Существенные причины, по которым строительство стены представлялось руководству ГДР и его союзникам последним средством спасения, следует, без сомнения, искать внутри страны, а не за ее пределами. Может быть, инициатива принадлежала Ульбрихту, который и толкал на закрытие границы. Но решение было принято в Москве. То, что случилось в 1961 году на границе между двумя враждебными блоками, чувствительно реагировавшей на все колебания в их отношениях, было решено великими державами и никем более.

После того как ГДР прекратила существование, я беседовал о строительстве стены с одним из лучших знатоков советской политики в германском вопросе Валентином Фалиным. Он сказал мне: “После событий в Венгрии, на Ближнем Востоке и Польше тема стабильности стала как нельзя более актуальной для Хрущева. Центральным пунктом была внутренняя стабильность в ГДР. Я думаю, что кризис ГДР, закончившийся катастрофой в 1989-м, начался уже в 1953 году. Число тех, кто поддерживал режим в ГДР. никогда не было выше 30 %, а как правило, и того ниже. Следовательно, рано или поздно должен был встать вопрос об отказе от ГДР или о введении на границе с Федеративной республикой такого порядка, который препятствовал бы людям покидать страну”.

Фалин вспоминал, что летом 1961 года Ульбрихт заявил: в случае продолжения исхода будет невозможно сохранить ГДР в состоянии стабильности. Решение о строительстве стены было, как известно, принято таким образом, что страны — члены Варшавского договора, подготовив совместный документ, призвали ГДР ввести эффективный пограничный контроль. “Тем самым, — сказал Фалин, — Ульбрихт был формально уполномочен осуществить решение. Следовательно, он действовал не самостоятельно, а по поручению Союза”.

Юлий Квицинский, сопровождавший тогда посла в ГДР Первухина, а позже сам занявший пост посла в Бонне, подтверждал, что в начале лета 1961 года Ульбрихт просил Первухина сообщить Хрущеву, что при сохранении открытой границы крах ГДР станет неизбежным. Хрущев поручил через посла передать об одобрении закрытия границы и сразу же начать в строжайшей тайне подготовку соответствующей акции.

Следовательно, нет сомнений относительно того, что главную роль в драме, разыгрывавшейся летом 1961 года, играл не Ульбрихт, а Хрущев.

Соглашений о строительстве стены между двумя великими державами не было, но контакты имели место. На официальном уровне они протекали достаточно холодно, на неофициальном же СССР заверил Вашингтон в своей заинтересованности в хороших отношениях. Накануне закрытия границы Москва, не упоминая о предстоящей акции, дала Соединенным Штатам понять: Советский Союз никогда не предпримет чего бы то ни было против Западного Берлина, что могло бы спровоцировать США.