Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

В пятом классе я сблизилась с Тамарой из нашего дома. С ней мы до конца десятого класса вместе сидели за одной партой, а затем еще с полвека тесно общались, хотя наши интересы далеко не во всем совпадали. Тамара, в девичестве Пылева, в первом замужестве — Лебедева, во втором — Ренская и в третьем — Богатырева, была хорошенькая незамысловатая девочка с русыми косичками — немного потоньше, чем у меня, — и с круглыми голубыми глазками, глядевшими на меня порой озадаченно, а на мальчиков — всегда ободряюще. Она жила с родителями и братишкой Борисом на первом этаже в одной из комнат 19-й квартиры, где кроме них жили еще две семьи — немой художник Зиновий с детьми и фабричная работница тетя Стеша с дочкой. Родители называли Бориску Бутузом, а Тамару — Тяпочкой. Его — за кругленькую добродушную мордашку, ее — за беспечность и необидчивость. Последнее я особенно в ней ценила.

Был такой случай. Тамару вызвали к доске на уроке литературы. Она пересказывала сцену дуэли из «Героя нашего времени»: «Грушевский был в толстой шинели, а под шинелью… под толстой шинелью…». Не знаю, что ей хотелось сказать, но я машинально добавила вполголоса: «…билось толстое сердце». Она громко повторила: «…билось толстое сердце!» Класс грохнул. Тяпочка недолго на меня дулась. Она знала мою неодолимую склонность к использованию «словесных плацдармов» для хохмы без всякого на то желания обидеть собеседника, хотя так не всегда получалось.

Мы с Тамарой изобрели свою тактику, позволявшую оградить себя от излишнего внимания учителей. На первых же уроках какого-либо преподавателя, когда он обращался к классу с вопросом, мы с ней, как по команде, взметывали руки вверх в едином безудержном порыве: мы хотим, мы очень хотим ответить! Наш энтузиазм обычно бывал оценен, мы получали «отл.» и могли до конца четверти не слишком утруждать себя приготовлением уроков. Первое благоприятное впечатление не скоро исчезает.

У Тамары с 6-го класса был верный обожатель — Юра Решетов, долговязый прилизанный юнец с широким лягушачьим ртом и добрыми смешливыми глазами. Он нервировал Тяпочку своим педантизмом и был допускаемым, но не единственным возможным вариантом.

Моей пассией был Юра Петров из параллельного класса, мальчик в черной бархатной курточке, с блестящими темными глазами и пухлыми пунцовыми губами. Но намечавшаяся интрига не вылилась даже в близкое знакомство — это случилось десятью годами позже, — а ограничилась дистанционным обменом жарких взглядов. В ту пору иначе и быть не могло. Энергичная проныра Томка Шубова взяла в оборот неповоротливого Юру Петрова, и об этом знала вся школа. Мне, воспитанной на романтических книгах, представлялось унизительным делом завлекать мужчину. А другие мальчишки мне не нравились.

В сентябре 1939 года отец из тюрьмы вернулся — вопреки всему и всем прогнозам.

Я давно подметила, что если абсолютно искренне, не оставляя собственной душе ни малейшей надежды, верить в невозможность чего-либо, то это «что-либо» непременно произойдет.

Он вернулся, пробыв в заключении полтора года. В дверь вошел не сорокатрехлетний мужчина, а почти старик, беловолосый и беззубый. Бить его не очень били, только по зубам, но подогревали до обморочного состояния в металлической камере. Тем не менее он упорно не подписывал предъявленное ему обвинение, обвинение в намерении взорвать Газовый завод.

В августе 39-го года, вопреки существовавшим до того правилам, был вдруг назначен открытый суд и даже разрешено взять адвоката.

Мама немедля отвезла остававшиеся на черный день золотые часы «Лонжин» знакомому адвокату Александру Яковлевичу Раскину, который взялся защищать отца в суде. Но буквально накануне судебного заседания было объявлено, что дело закрыто и подследственный освобождается.

Выигрышный билет отца в стопроцентно проигрышной лотерее выглядит так.

Небольшая желтая бумажка. В левом верхнем углу — «шапка»: «С.С.С.Р, Народный Комиссариат Внутренних дел. Управление НКВД по Московской области. 1-ый Спецотдел, 25 сентября 1939 г. № 137».

Слева внизу — треугольная печать: «Управление НКВД по Московской области. У.Г.В. Восьмой отдел».

И текст со всеми его особенностями.

Справка

Выдана гр. Былинкину Ивану Герасимовичу, 1894 года рождения уроженец г. Москвы, в том, что он с 16.II.1938 г. содержался под стражей и 25 сентября 1939 г. освобожден в связи с прекращением дела за недостаточностью улик предания суду. Справка видом на жительство не служит.

Нач. 1-го Спецотдела УНКВД МО (подпись).

Коротко и неясно, и даже оскорбительно. Что значит «недостаточность улик»? А разве они были? Впрочем, индульгенция, дарующая жизнь, критике не подлежит…

Меня и тогда и потом интересовал вопрос: что стало прямым поводом для ареста? Разнарядка Ежова на рабсилу? Командировка отца в 1930 году на месяц в Германию для изучения газового хозяйства? Или, как говорили, донос нашей соседки Ривы из 28-й квартиры? Той самой «Ривы в зеленом берете», которая, не скрывая, завидовала нам из-за нашей отдельной квартиры?

Вероятно, справедливы и все три предположения вместе, и каждое в отдельности. Но почему отца выпустили из застенков? Как он смог выиграть «джек пот»?

Здесь объяснение могло быть только одно. Летом 39-го года Сталин снял Ежова и сделал наркомом внутренних дел Берию, который и решил некоторыми открытыми судами и пересмотром ряда обвинительных дел заявить о себе как о реформаторе и о своих внутриполитических новациях. Возможно, и виражи внешней политики — игры с фашистской Германией, Англией и Францией, — а также запах войны, от которого не спасают противогазы, заставили перетряхнуть привычные устои. Однако тогда мы об этом не знали и поверили в чудо.

Отец выжил, но надлом остался. Он стал не просто выпивать, а пить. Тем более что в заводской лаборатории шли навстречу всем его пожеланиям и щедро угощали спиртом. Это был второй большой надлом в его жизни после того, как ему пришлось навсегда расстаться с любимой химией и окунуться в газовое хозяйство. У него не было ни реальных желаний, ни сильной воли, но недюжинный ум удерживал его на плаву и вел вперед. Отец легко мог защитить диссертацию, но не хотел. Тем не менее его сделали доцентом «по совокупности опубликованных работ». Он не любил работу газовика, однако его, беспартийного и вышедшего из тюрьмы «за недостатком улик», назначили главным инженером треста Мосгаз, прикрепили к столовой Моссовета и за труды в годы войны 41–45 годов наградили орденами «Красной Звезды» и «Трудового Красного Знамени». А в 48-м году за крупное изобретение присудили и Сталинскую премию. Надо сознаться, что «присуждение» все-таки лучше «осуждения», но об этом — ниже.