Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
В это же время Ожеро, пришедший к Дунаю из Бретани, разгромил еще одну австрийскую дивизию, а Массена, подоспевший из Венеции с ветеранами Итальянской армии, устроил ловушку еще для пяти дивизий. За двадцать дней Массена, Сульт, Ней и Мюрат захватили в плен в общей сложности 50 тысяч австрийцев.
К чрезвычайному возмущению Ожеро, у него из-под носа сбежал целый полк пленных. Среди прочих ему сдались драгунский и гусарский полки, которые были отправлены им на сборный пункт под охраной одного-единственного офицера. Гусары были темпераментными венграми, которыми командовал еще более темпераментный полковник. Когда пленные оказались на безопасном расстоянии от расположения французов, опытный вояка заявил, что он видит перед собой лучшую перспективу, нежели плен, и решил, что более достойным было бы присоединиться к остаткам австрийской армии. В сходных обстоятельствах Ожеро, вероятно, поступил бы так же.
Когда Вена оказалась открытой для нападения, спасшиеся от разгрома австрийские части присоединились к медленно наступавшей армии царя. Вместе они численно превосходили французов, которые к тому же были на сотни миль удалены от своих баз и беспокоились за нейтралитет находившейся у них в тылу Пруссии. Для того чтобы вынудить союзную армию к сражению, французам было совершенно необходимо захватить деревянный мост у Шпица и перейти Дунай. Стратегическую важность этого места как пути возможного отступления австрийцы отлично понимали, и мост охранялся расположенной с его дальней стороны сильной артиллерийской батареей. Брать его прямой атакой было бы самоубийством, так что Ланн и Мюрат, ненадолго позабыв свою взаимную неприязнь, решили взять его хитростью.
Их успех может послужить примером гасконской дерзости. Оба маршала подошли к мосту в полной парадной форме, в сопровождении штурмовой группы из гренадеров Удино, которые спрятались в густой растительности на правом берегу Дуная. Маршалы с веселым видом вошли на мост, помахав удивленным саперам, готовившимся к его подрыву. Слабые австрийские пикеты, охранявшие мост, отходили, отстреливаясь, но одна-две ружейные пули мало что значили для Жана Ланна и Иоахима Мюрата. Когда они дошли до главного пролета, Ланн заявил командиру охраны, что достигнуто перемирие, по условиям которого мост должен находиться в руках французов. Озадаченный офицер, почесав в голове, ответил, что в этом случае ему придется отправиться в Шпиц и получить там инструкции от своего генерала. «Да пожалуйста!» — воскликнул Ланн, и тот отбыл. После этого маршалы отправились по мосту дальше, держа себя весьма непринужденно и уверенно.
А между тем штурмовая группа из гренадеров Удино, уже проследовавшая за маршалами через малые пролеты, приближалась к главному. Один из австрийских офицеров, завидев их, схватил факел и попытался поджечь сложенные под главным пролетом горючие материалы, но Ланн закричал, что это — нарушение условий перемирия, которое может повести к серьезным последствиям для австрийцев. Затем он выхватил факел у офицера, а Мюрат, надвинувшись на унтер-офицера, командовавшего пушками, мягко отодвинул его в сторону и продолжал идти вперед, а нерешительный артиллерист постепенно отступал шаг за шагом, пока маршалы не подошли к батарее вплотную.
В следующем акте комедии, правда с некоторым запозданием, на мосту появился генерал Ауэрсперг, старший офицер по охране моста. Старый болван был полностью одурачен двумя гасконцами, и, пока он, заикаясь, подбирал слова, один из его унтер-офицеров, обладавший гораздо большим здравым смыслом, чем его начальник, приготовился стрелять из пушек по гренадерам. Ланн положил его попыткам конец, усевшись на ближайшую пушку, после чего генерал Ауэрсперг согласился сдать мост, который перешел в руки французов.
Этот эпизод имел для генерала одно неприятное последствие. Уже после триумфа французов при Аустерлице он был предан военному суду и приговорен к смертной казни (вместе с генералом Макком, так позорно сдавшим Ульм). Правда, их все-таки не казнили, но подвергли тюремному заключению сроком на десять лет. Предельно опозоренные, избегаемые членами их семей, они оба скончались вскоре после освобождения.
Наконец обе главные армии встретились лицом к лицу, разделенные только бегущим между крутых берегов ручьем, в унылой местности Моравии. Это был канун первой годовщины коронации, и во французском лагере царило ликование. С наступлением темноты на поле спустился туман, и эскорт объезжающего дозоры Наполеона освещал ему дорогу факелами из сосновых веток. Вскоре все войско узнало императора и его штаб, и солдаты начали делать собственные факелы. Русские и австрийцы, занявшие позиции на плато напротив французского лагеря, видели, что в нем светится масса огней, и слышали время от времени громовое «Vive l’Empereur!». В это утро взошло ослепительное солнце, о котором впоследствии будут вспоминать как о «солнце Аустерлица», символе триумфа. Да, это был триумф, блистательная, ошеломительная победа, в особенности для войск, которые, непрерывно маневрируя, прошагали к Аустерлицу от портов Ла-Манша.
Ланн, удерживая левое крыло французской армии, стойко отражал все атаки союзников, а Даву, подоспевший к полю боя после стремительных, рекордных по скорости маршей как раз в ночь перед битвой, разыгрывал роль полководца, которого медленно выбивают с занятых им позиций. Этот обман был затеян для того, чтобы побудить противника развернуться на болотистой равнине, примыкающей к прудам. Кавалерия Мюрата поддерживала стойко защищавшегося Ланна, а центр прочно удерживали Сульт, Бернадот и гвардейская кавалерия под командованием Бессьера. Каждая стадия битвы проходила по плану — плану Наполеона. Ланн и Мюрат, отбив атаки на левом фланге, продвинулись вперед в направлении Аустерлица, а Даву медленно отступал, пока противостоящие ему австрийцы и русские не сконцентрировались на болотистой равнине близ прудов. И тогда Наполеон начал свою ужасную фронтальную атаку на Пратценские высоты, на которых неприятель собрал свои лучшие силы.
Русские кавалергарды под командой великого князя Константина оказывали отчаянное сопротивление. Им даже удалось захватить орла того полка, которым командовал брат Наполеона Жозеф. Бессьер, заработавший к этому времени репутацию прекрасного командира тяжелой кавалерии, лично возглавил контратаку против русских. Его конные гренадеры рубили своих врагов с криком: «Поплачут у нас теперь петербургские дамы!» Сульт продвинулся вперед и занял плато, а затем развернулся и с помощью Удино ударил наступающего противника в тыл слева. Даву тотчас же прекратил свое мнимое отступление и контратаковал с другой стороны.
Результатом был полный разгром союзников. Предоставленный самому себе своим центром и правым флангом, которые теперь в панике бежали за плато, окруженный левый фланг просто распался на части. Какие-то его роты пытались найти спасение в болотах, другие же — убежать по дороге, ведущей между прудов. Здесь их настигала французская кавалерия, и почти все они были перебиты, как, впрочем, и
