Избранное - Иван Ольбрахт
На Целетной улице скопился народ. От Староместской площади улицу отрезал двойной кордон полицейских. Держась за руки, они стояли лицом к толпе. Никто не мог пройти ни на площадь, ни с площади. Притиснутые друг к другу, люди поднимались на цыпочки и сквозь оцепление смотрели, как на Староместской площади неистовствовала полиция. Отрядом командовал весьма симпатичный комиссар. Он добродушно уговаривал какую-то женщину:
— Не мели языком, мамаша. Шла бы домой мужу обед варить.
— И рада бы, да не из чего, — отрезала та.
А какой-то идейный юноша, решив, что сейчас самое время начать агитацию среди нижних чинов полиции, воскликнул:
— Постыдитесь, ведь вы такие же нищие, как и мы!
Комиссар поглядел на него и спокойно заметил:
— Ну-ка, заткнитесь, молодой человек, да проваливайте подобру-поздорову, а то я уже давно вас заприметил…
Женщина, которую он только что уговаривал варить обед, вдруг вспыхнула:
— Чего ж вы не разгоняли демонстрацию домовладельцев?
А другая добавила:
— Он небось сам домовладелец!
Все засмеялись.
— Да будь я домовладельцем, думаете, пошел бы на такую идиотскую службу? — проворчал полицейский добродушно и даже с оттенком некоторой меланхолии. Но вдруг ни с того ни с сего его обуял прилив энергии: — Марш, марш, проходи! — И он начал толкать граждан кулаками в грудь и, наконец, скомандовал: — Разогнать!
Так битва перенеслась и на Целетную улицу. А маневры на Староместской площади продолжались добрых полчаса, после чего народу было дозволено разойтись по домам Мелантриховой улицей, очевидно, потому, что она была самая узкая. Через четверть часа площадь была очищена от людей, и на ней остались только патрули. Правительство и депутаты все еще не отваживались показаться.
Но по-настоящему полиция принялась за работу только после разгона стихийной демонстрации. На площадь прибыли свежие отряды полицейских и заняли в домах все выходы с намерением никого не впускать, не выпускать. Двадцать опытных сыщиков с помощью полицейских производили обыски в квартирах. Сыщики получили приказ: «Немедленно выявить в близлежащих к площади домах наличие оптических приборов и граммофонов всех систем. При обнаружении менее подозрительных предметов описывать их с точным обозначением местонахождения, а собственников проекционных и других сомнительных аппаратов тотчас же подвергать аресту».
Жителей, населявших кварталы, прилегающие к Староместской площади, охватил страх, тем более что здесь проживали «благонадежные» семьи, к обыскам не привычные. Полиция обшарила все углы, перевернула вверх дном все сундуки. Пани Райнишева, супруга чиновника из министерства финансов, когда к ней в дом ворвалась полиция, закатила истерику и во время припадка забылась до того, что страшно оскорбила государство, оторвала три пуговицы на мундире полицейского и ободрала ему нос, за что была арестована и на полицейской машине препровождена в тюрьму.
В квартиру номер шесть полиция вторглась в тот момент, когда дочка домохозяина, девица Влахова, принимала ванну. Так как барышня не желала открывать, то полицейские выломали дверь, но, надо отметить, вели себя весьма пристойно и, оглядев купальщицу, вежливо извинились: «Не извольте беспокоиться, сударыня, мы зайдем попозже».
В квартире пана Титла, служившего в городском совете, в ящике дивана был обнаружен волшебный фонарь.
— Кому принадлежит эта штука? — ледяным тоном осведомился полицейский инспектор.
— Это нашего шестилетнего Эмиля, — ответила жена чиновника, дрожа всем телом.
— Пригласите его сюда!
Ребенка подвергли перекрестному допросу. Сперва он отказывался давать какие бы то ни было показания, затем попытался найти выход из создавшегося положения в плаче, но в конце концов признался, что волшебный фонарь получил от дедушки. Отец, мать и дед Эмиля немедленно были арестованы, а сам он был передан на воспитание в «Дом слепых» имени святой Клары.
В квартире продавца-табачника пенсионера Немечка, что жил в доме семнадцать на углу Тынской улицы, был найден предмет, без сомнения, относившийся к числу крайне подозрительных. Он помещался на изящном столике и состоял из дутого стеклянного шара, тонкой трубки и детали воронкообразной формы.
— Для чего вам такая штука? — грозно спросил старика инспектор.
— На память, — спокойно ответил пан Немечек.
— Мы вам покажем память! Забрать все!
Но старик соглашался допустить полицию к этой реликвии только через свой труп. Он с решительным видом встал у столика, загородив его руками:
— Господа, это кальян! Неужто вы думаете, что я отдам вам свой кальян? Это мой трофей! Я его захватил в Герцеговине в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Не касайтесь моего кальяна!
— Взять его! — ласково произнес инспектор, и на Немечка мигом набросились два полицейских. Они вцепились ему в запястья, скрутили руки и поволокли к выходу.
— Господа, это жестокость! — простонал пан Немечек и побледнел.
Полицейский инспектор тотчас же выхватил из нагрудного кармана блокнот и, послюнив карандаш, записал: «Густ. Немечек, пенс. Старом. пл. № 17, III этаж. Жестокость!» Сие пахло по крайней мере тремя месяцами.
Обыски затянулись до поздней ночи. Улов оказался огромным. В квартирах, на чердаках, в прачечных и погребах был обнаружен и конфискован целый воз граммофонов, старых граммофонных труб и пластинок, театральных и полевых биноклей, подзорных труб, стереоскопов, калейдоскопов, фотоаппаратов, волшебных и карманных фонарей, луп и увеличительных стекол (очки и пенсне были признаны неопасными) и арестован двадцать один человек.
В то время как конфискованные аппараты под усиленной охраной доставлялись в полицейское управление, Староместская площадь и прилегающие к ней улицы походили на только что взятый приступом город. Было тихо и пустынно. Только военные патрули расхаживали при свете дуговых фонарей.
Но зато в не занятой войсками зоне кафе и пивные были набиты битком. Повсюду велись страстные дебаты и спрос на напитки все возрастал.
А так как время близилось к полуночи, на частных квартирах уже собрались члены всех спиритических кружков и клубов, сколько их было в Праге. Двери были плотно закрыты, электричество выключено и зажжены свечи, мягкий свет которых так любят духи. Зборовский солдат показал себя истинным героем. Начав однажды свой нелегкий труд, он решил не отступать до конца и носился с сеанса на сеанс, с квартиры на квартиру, пока не посетил их все. Он не только
