Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Ион Георге Дука не помог бывшему своему коллеге по лицею «Святой Савва» и нынешнему студенту теологического факультета Гале Галактиону отправиться к восставшим крестьянам с проповедями. Гала Галактион метался из одного учреждения в другое, пытался собрать единомышленников среди служителей церкви и все же отправиться в деревни, но из этого ничего не вышло. Сытые столичные слуги господни предпочли не рисковать — мало ли что может случиться в восставших деревнях, а потом правительство все же лучше знает, что делать…
А правительство принимало серьезные меры.
Гала Галактион заносит в дневник:
7 марта 1907 года. На севере Молдовы происходят страшные события. Многочисленные села на территории нескольких уездов горят, подожженные огнем восстания и возмущения. Крестьяне взялись за дубины, схватили вилы и обрушились на виновников своих страданий. Они правы! Слепая, безнадежная, растоптанная правда подняла голову…»
«19 марта 1907 года. За девять прошедших дней наша несчастная страна прошла полосу разорения, огня и гибели тысяч и тысяч людей! Драма Молдовы приобрела в Валахии характер чудовищной трагедии… Правительство бросило на восставших войска. Они окружили упрямых и непокорных и устроили настоящую бойню».
На смену консервативному правительству, которое действовало против восставших не с должной решительностью, пришло либеральное правительство. Но, по сути, ничего не изменилось. Две главные буржуазные партии имели только разные вывески. Страна была разбита на военные зоны. Для защиты Бухареста от двигавшихся колонн восставших крестьян в помощь жандармерии было подтянуто 15 тысяч солдат регулярной армии, к деревням подходила артиллерия и стреляла по толпе прямой наводкой из пушек.
Крупнейшее в истории Румынии восстание было потоплено в крови. Газеты сообщали о тысячах и тысячах убитых крестьян. Министерство внутренних дел дало распоряжение местным властям сообщать в своих ежесуточных рапортах, сколько убито восставших. По этому показателю судили о доблести жандармов и воинских частей. Помещикам и богачам предоставлялось право самосуда над крестьянами, и они расправлялись с ними самым зверским образом.
Лозаннская газета «Голос народа» в своем субботнем номере 11 июля 1909 года сообщала, что вопреки твердым правилам охраны неприкосновенности частной переписки руководители почтового ведомства вмешиваются в переписку граждан и предоставляют сведения о ее содержании тайной полиции. Не минуло это вмешательство и Тудора Аргези. Почтовый служащий Морис де Сиебенталь обращается в редакцию газеты «Голос народа».
«Агент предъявил в окошечко предписание дирекции почт давать полиции необходимые сведения о господине Теодореску, проживающем в доме на Плэнпале. Агент попросил также составить список всех газет, адресованных господину Теодореску. Наш начальник Дюсингер подчинился всем требованиям агента полиции. Это меня возмутило в высшей степени потому, что прекрасно знаю господина Теодореску как уважаемого, порядочного и весьма честного человека. Ничего порочащего за ним я никогда не замечал».
А из Бухареста идут письма от друзей — они пишут, что его «Черные агаты» распространяются в рукописном журнале, их печатают многие газеты, его ждут, «дома много работы», — пишет Гала.
Но у Аргези совсем плохи материальные дела. Хозяин-часовщик оказался чересчур самоуверенным, дела его мастерских шли неважно, заработки рабочих были совершенно случайными. Мастерские то и дело переключались на новые виды продукции. Аргези приходилось делать серьги, кольца, брошки и другие дамские украшения. Еле-еле хватало денег на оплату за содержание сына и за квартиру. На питание и на одежду денег почти не оставалось, и он часто голодал, заменяя, как признается позже, обед сном. «Организм требует калорий, а у меня их неоткуда взять, я могу собраться с силами и дать ему единственное, что не надо покупать, — отдых. Так со временем я привык к тому, что можно заменить обед одним-двумя часами сна», — писал он.
Никогда еще Аргези не видел Али Фехми таким веселым и торжественным. Тот надел чистый костюм, навел блеск на свои истоптанные башмаки, завязал галстук, выбросил шапку и надел красную феску с кисточкой.
— Сегодня у меня и у всех турок великий день! Великий день, господин Аргези. Тиран Абдул-Хамид, мой смертельный враг, низложен. Надо ехать домой, господин Аргези, надо ехать домой.
Али стал готовиться к отъезду и снизил цену на табак, чтобы продать его быстрее.
Готовился к возвращению на родину и Аргези.
Седовласый бородатый Гала Галактион вихрем влетел к Николае Коче.
— Ты знаешь, что Тео погибает в Женеве от голода?
— О том, что погибает, не знаю… От голода, говоришь, погибает? Ну-ка, святой отец мой, сядь. — Залысины Кочи углубились, над высоким лбом торчали жесткие упрямые волосы, походившие на рога. Гала сел и вдруг засмеялся:
— Ты знаешь, кого напоминаешь сейчас? Лысого Мефистофеля! Я напишу об этом Тео.
— Конечно, напишешь… — Кочя встал и прошелся по комнате. — Да, но мы что-то не о том говорим. Нужно вернуть Аргези домой. У тебя, кроме эмоций, есть какая-нибудь идея?
— По пути из Женевы домой в Турцию остановился в Бухаресте один старичок по имени Али Фехми. Он дружил в Женеве с Тео и кое-что рассказал мне о нем. Тео собирается домой. Надо помочь ему.
Николае Кочя издавал в то время журнал «Факла» — «Факел». Параллельно он работал над первым номером журнала «Вяца сочиалэ» — «Общественная жизнь». Этому изданию было суждено объявить о том, что на литературном небосклоне Румынии появилась новая звезда первой величины. Кочя публикует стихотворение Аргези «Вечерняя молитва» и объявляет, что он открывает этим свободное сотрудничество социализма и искусства «под эгидой самого революционного поэта — Тудора Аргези…». Поэзия Аргези виделась ему именно такой.
«Вечность, вечность, — явись! Все купола свои разом сдвинь! — дабы в свисте слились бесконечном! О вечность! Вонзись, как стрела, в изнуренный мой разум, в грудь, где страшные сны зажились. Символ — вечность! Сожмись до пушинки в своем сокращеньи! Прояснись во мне и распространись! Дай из вечного вырваться круговращенья: метеором — дай ринуться вниз!.. О, дай мне могущество мага! И я разобью, рассыплю в мельчайшие дребезги землю твою. Дабы вспыхнул глагол мой,
