Семен Гейченко - Пушкиногорье
Приписка Анны Николаевны Вульф:
«Сегодня писать тебе не могу много. Пушкины оба (братья Александр и Лев) у нас, — и теперь я пользуюсь временем, как они ушли в баньку…»
Из письма А. С. Пушкина и А. Н. Вульф Алексею Николаевичу Вульфу 20 сентября 1824 г. из Тригорского.
Более ста лет тому назад историк М. И. Семевский в газете «Петербургские ведомости» писал: «В Тригорском парке сегодня еще виднеются жалкие остатки некогда красивого домика с большими стеклами в окнах. Это баня; здесь жил Языков в приезд свой в Тригорское, здесь ночевал и Пушкин…»
«Отсюда, — вспоминает В. П. Острогорский в своем очерке «Пушкинский уголок» земли» (1899), — Пушкин с Языковым прямо спускались к реке купаться».
Туда, туда, друзья мои!На скат горы, на брег зеленый,Где дремлют Сороти студенойГостеприимные струи;Где под кустарником тенистымДугою выдалась онаПо глади вогнутого дна,Песком усыпанной сребристым.Одежду прочь! перед челомПротянем руки удалыеИ бух — блистательным дождемВзлетают брызги водяные!
Так вспоминает Н. М. Языков в своем стихотворении «Тригорское» златые дни, проведенные им здесь с (Пушкиным и семьей Осиповых-Вульф.
Банька стояла на красивом месте над Соротью среди прибрежных ив и лип и некогда входила в центральную часть архитектурного ансамбля старого дома Вындомских-Вульф. Она погибла от небрежения последних хозяев имения много лет тому назад. Остатки ее были сфотографированы в начале нашего века; художник Максимов сделал с нее живописный набросок.
Были произведены раскопки этого места. Материалы раскопок подтвердили рассказ старожилов деревни Ворони, что «банька была красивая, обшитая тесом, на высоком каменном цоколе». В ней были две комнаты, разделенные сквозным коридором. В одной мыльня, с большой беленой печью-каменкой, а в другой большая светлая горница, с оштукатуренными стенами, голландской печью, покрытой красивыми изразцами, с оконными ставнями внутри дома. В доме было два крыльца: одно парадное, формами своими напоминающее традиционное крыльцо барских усадебных флигелей пушкинского времени, другое — черное, для хозяйственных нужд.
При проведении раскопок нашел я фрагменты различных бытовых предметов: глиняных кувшинов, горшков, бутылок, а также куски печных изразцов, оконные задвижки, дверной ключ…
В 1954 году мною, совместно с добрым моим другом, псковским художником-архитектором, ныне покойным Алексеем Афанасьевичем Ларкиным, был разработан проект восстановления этого памятника. Этот проект и положен в основу тех работ, которые были начаты в 1975 году силами студенческого строительного отряда Московского государственного университета. Через два года банька была восстановлена.
И вскоре в этом памятном домике зазвучали по-особому стихи и письма Пушкина, обращенные к Алексею, Аннет, Зизи, Нетти Вульф, Анне Осиповой, к Н. М. Языкову, — стихи и песни о любви, дружбе, товариществе, о «шумных пирах» тригорской молодежи:
О, где б судьба ни назначалаМне безымянный уголок,Где б ни был я, куда б ни мчалаОна смиренный мой челнок,Где поздний мир мне б ни сулила,Где б ни ждала меня могила,Везде, везде в душе моейБлагословлю моих друзей.
Показать и увидеть все в Тригорском немыслимо, и рассказать обо всем в нем тоже немыслима Ведь каждый уголок, дерево, куст, тупичок имеют свое лицо, и оно, это лицо, заслуживает особого повествования. Я хочу лишь внушить экскурсантам свою любовь к пушкинскому лукоморью.
Прощаясь с ними, я всегда говорю: теперь стань те как дети, сядьте верхом на палочку и отправляйтесь куда глаза глядят. Бродите по тропинкам и дорожкам, куда бы они вас ни вели. Доверьтесь своему инстинкту, если вы пришли сюда по велению сердца, а не по обязанности. Крепко держите в руках томик стихов Пушкина, написанных здесь, и читайте их здесь, где они были рождены. Только так можно узнать великое и таинственное пушкинское лукоморье, только так вы сможете встретиться с Пушкиным, которого жаждет ваша душа. Я дал вам только отправное, без него вы могли бы здесь растеряться. От вас самих зависит создать свое пушкинское лукоморье, без этого все у вас будет напрасным. И еще. Я не могу себе представить, чтобы человек, побывавший в Тригорском, не изменился к лучшему, хотя бы только из-за осознания того, что все увиденное им здесь во всем своем величии — неповторимо».
Памятные силуэты
Многие здания, предметы, которыми люди в свое время пренебрегали, забирает себе земля, она складывает их в свои кладовые и бережно хранит, дожидаясь тех времен, когда люди опомнятся и будут спрашивать себя — где же они?
Что в Михайловском при Пушкине не было церкви — общеизвестно, а вот что была часовня — в старых бумагах говорится, хотя и довольно скупо. В одном из своих писем Пушкин-отец жалуется сыну Александру, на то, что крестьяне Михайловского, пользуясь его отсутствием, стали самовольно рубить лес и дошли до такого самоуправства, что «рубят его около самой часовни».
Пятнадцать лет спустя эту часовню, уже совсем развалившуюся, видел один из первых паломников по пушкинским местам. Он рассказывал, что видел часовню неподалеку от въезда в сельцо, а где точно она была — не указывал.
Теперь все знают, что в стихах Пушкина, написанных им в годы ссылки, много местного. Отдельные строфы деревенских глав «Онегина» можно читать как поэтический путеводитель по Михайловскому.
Уединенный дедовский дом казался ему пещерой, а сам он — отшельником. Его пугали лукавые сны и печальные мысли. И он искал ответа на свои тревоги всюду — в сказках, в «небесной книге» — Библии, в Коране, в истории. Так появились «Пророк», «Борис Годунов», «Подражания Корану»…
Все волновало тогда его ум — и луга, и нивы, и лес, и рощи, в «часовне ветхой бури шум, старушки чудное преданье».
Я часто пытался представить, где же находилась часовня. В одном был уверен: что искать ее нужно где-то поблизости от господского дома. Она была как-то связана с ним, быть может, даже видна из окон печальной комнаты поэта, в особенности ночью, когда в ней теплился огонек лампады.
Сто раз топал я от дома в разные стороны — на запад, восток и юг, много раз брался рассматривать старинный, 1785 года, межевой ганнибаловский план поместья. Но ведь в межевых планах землемеры показывали только внешние границы имения. Внутри же все было условно, а многое и вовсе опущено. Но на ганнибаловском плане есть все же главное — господский двор и стремительно бегущая к нему из леса, с юга на север, въездная дорога-аллея… Только почему на плане она такая длинная, куда длиннее, чем та Еловая аллея, по которой мы сегодня ходим?
